Саймон Лелич - Комната лжи [litres]

Вместо этого Адам внезапно смеется. Он впервые смеется, и смех звучит непринужденно. У него приятный смех, осознает Сюзанна сквозь пелену. Глубокий, искренний, теплый. Он не начинает ей нравиться. Наоборот, она ненавидит его еще сильнее. И тут она действительно это осознает. Сюзанна, которая в эти дни никого не позволяет себе ненавидеть, рада была бы вытолкнуть Адама из окна. И неважно, что падение его не убьет. Сломает ноги, будет страдать. Отлично. Потому что смех доказывает, что это не он. Он решает делать то, что делает, а не подчиняется внутренним порывам. Более того, этим смехом он заманил дочку Сюзанны. Посмотрел на нее красивыми карими глазами, загипнотизировал, заставил принять в нем друга. Должно быть, так все и было. Как иначе он мог бы к ней подобраться?

Адам снова смеется, на этот раз фальшиво. Это смех маски. Он думает, что этот смех делает его таким большим и умным.

– Ты правда хочешь знать? – говорит он. – Ты чуть не задохнулась, а теперь сидишь тут и спрашиваешь, откуда у меня такое среднее имя?

Сюзанна вздрагивает, плотнее закутывается в кардиган. Она всегда так чувствует себя после приступа. Слабой, замерзшей, приболевшей. Все болит. Боль пробегает от пальцев к шее. Странно (или нет), эту боль она помнит из детства Джейка. У Эмили не было проблем со сном, а вот у Джейка… Сюзанне иногда приходилось не спать всю ночь. Петь, мерить шагами детскую, нежно поглаживать по изгибу маленькой горбатой спинки. Напряжение в шее на следующее утро, будто она всю ночь таскала чемоданы, сейчас она чувствовала себя точно так же.

Адам читает в ее молчании подтверждение.

– Ладно. Почему нет, – соглашается Адам. – Хочешь узнать мое прошлое? Я расскажу, если правда хочешь знать. Если думаешь, что это поможет. – Он устраивается на краю стола Сюзанны. Гнев испарился. – Забавно, – усмехается он. – Ну, знаешь, расскажите о своей матери . – Он обводит глазами комнату. – Жаль, что у тебя нет кушетки.

Любопытно. Нет, не замечание о кушетке. То, что, решив рассказать Сюзанне о своем детстве, он первым делом вспомнил о матери. Женщине, которую, как сам утверждал, едва знал.

И еще кое-что. Он доволен. Он хочет рассказать Сюзанне о себе. А значит, это тоже часть его игры.

– Ну, с чего начать? – спрашивает он.

Я мог бы изложить всю биографию.

Типа, родился там-то, тогда-то, провел ранние годы бла-бла-бла.

Но это так занудно. Не правда ли? Как у знаменитостей, в мемуарах. Я много читаю, в основном о реальных событиях. Художественная литература – какой в ней смысл? Столько всего произошло на самом деле, зачем забивать голову выдумками? Хотя готов поспорить, ты с этим не согласна. А, Сюзанна? У тебя прикроватная тумбочка наверняка завалена романчиками, да? Не любовными романами, конечно, и не какими-нибудь детективами.

Нет, точно не детективы.

Я имел в виду Литературу. С заглавной буквы. Истории, в которых совершенно нет сюжета, но они о чувствах, о поиске себя и смысла. Уверен, тебе нравятся такие книги. Я прав? Готов поспорить, что да. Твое лицо показывает, что я угадал.

Но я говорил: мемуары. Биографии. Когда я читаю о знаменитостях, меня интересует только то, что их прославило. То, из-за чего я и начал читать книгу.

Итак, мои родители. Ты же о них хочешь услышать? Да, Сюзанна?

Что касается матери, тут я не много смогу рассказать. Мне было пять, когда она умерла, как я уже говорил, и я едва ее помню. Она…

Ее звали Кэтрин, кстати. Кэтрин Герати.

Я знаю, что она была красавицей, я видел фотографии. И я так говорю не потому, что она моя мама. У нее были густые каштановые волосы, глубокие синие глаза, так что объективно придется признать, что она красива.

Перед смертью… я не помню, чтобы она была рядом. Из раннего детства я запомнил только отдельные мелочи. Несущественные. Например, прыгунки. Плюшевого мишку. Как я впервые попробовал колу, из полупустой банки, найденной на улице. Не оттого, что я был беден, не беднее других. Но я был толстым. Ну и вообще все такое. Сидел в спальне. Читал. Много читал. Играл с машинками. Было одиноко, довольно часто. Помню чувства. Грусть или… не знаю. Злость. А потом, когда мама умерла, я помню, как не чувствовал ничего вообще, только радовался, что папа расстроен.

Стэфен Герати. Так его звали. Мой старик. Так называемый отец. Его среднее имя тоже Дональд, кстати. Наверное, семейная традиция, или что-то в этом роде. Не уверен. Честно говоря, мне все равно.

Удивительно, что отец вообще жил с мамой. Потому что насколько она была красивой, настолько же старик… нет, не урод, но он был полным лысеющим коротышкой и носил толстые черные очки.

Но мама его любила, наверное, почему иначе они были вместе? Еще и так долго. Они были влюблены с детства. Так он утверждал. Они были вместе в юности, потом разошлись, а потом что-то случилось, и они снова съехались. Как в кино. Так он все рассказывал. Сомневаюсь, что это правда, потому что с чего бы кому-то влюбляться в него?

Дважды .

Он ненавидел меня со дня моего рождения. Я сказал уже, что мало помню из детства, но это я помню. Как? Он так ко мне относился. Он не бил меня, ничего такого, но кое-что, например…

Стоп.

Смерть мамы. Вернемся к ней.

Все случилось внезапно. Ее болезнь. Я даже не знаю, что именно с ней было, но…

Знаешь что?

Это ложь.

Я знаю, что у нее было. Знаю, что убило ее. Почки. Она заболела во время беременности, и ее неправильно лечили. Не вовремя. Это навредило ей. То, что у нее родился я. Оставил ее уязвимой. Давай, Сюзанна. Излечи это.

Так или иначе, вот что случилось. Она заболела и умерла. И остались только мы с отцом.

Очевидно, почему. Да? Почему он ненавидел меня. Он все время винил меня в болезни матери, наверное, из-за этого она не бывала со мной. У нее была преэклампсия, вот как они это называют. Когда была беременна. Но этого не заметили, не сразу, и хотя ей стало лучше, полностью она никогда не выздоровела. Видишь ли, это влияет на органы. Особенно почки, что и произошло с моей мамой.

А старик… насколько он меня ненавидел, настолько же он обожал свою жену. Можешь сказать, это слащаво. Истинная любовь и все такое. Я считаю, это было просто жалко. Я точно знаю. Я видел. То, как он сломался. На похоронах кто-то его поддерживал. Не то друг, не то брат. Я его не знал. В прямом смысле, физически поддерживал, чтобы он не упал на землю.

Так вот, сначала мама болела, потом в конце концов умерла. Из-за меня. Из-за того, что я наделал. Будем честны со стариком, я бы тоже себя возненавидел.

Некоторые его действия.

Ты это хочешь услышать, да, Сюзанна? Что отец делал со мной. Потому что это … как там говорится? В твою копилку пойдет? И еще кое-что. У тебя здесь наверняка много народу плачется о том, как родители их обидели, бла-бла-бла, и готов поспорить, в половине случаев ты думаешь, ну хорошо. Ну, они говорят, родители их ненавидели, но единственное доказательство, которое они могут привести – папа иногда кричал, а мама бывала ворчлива. Но некоторым этого достаточно. Достаточное оправдание. Уверен, почти все, кто приходит сюда, ищут именно этого. Оправдания, объяснения, почему их жизнь не сложилась. Не может найти работу? Вина родителей. Не может найти девушку? Тоже виноваты родители. Тяжело вставать по утрам? Чтобы принять душ и залить хлопья? Обвиняй родителей в уничтоженном самоуважении.