Саймон Лелич - Комната лжи [litres]

– Когда… что? – Сюзанна пытается затолкнуть нож в рукав. Но когда запястье вывернуто назад, это неудобно, а лезвие, кажется, зацепилось за нитку. Если она будет недостаточно аккуратна, она его выронит.

– Когда я был тут в прошлый раз, – повторяет Адам. – Месяц назад. Я забронировал прием у… Рут, да? Она мне понравилась, знаешь? Очень лестно отзывалась о моих зубах. – Адам одаривает ее еще одной улыбкой. Больше напоминающей оскал. – Хотя должен признать, я пришел не за этим, – продолжает он. – Я хотел оглядеться. Провести рекогносцировку местности. Так или иначе, тогда я и приметил маску. С тех пор мне не терпелось ее примерить.

Это гималайская маска. Рут ездила туда в поход после второго развода. Страшноватая вещь, но Рут настояла на том, чтобы повесить ее у себя в приемной.

– Покажет хороший пример, если ни на что другое не сгодится, – сказала она Сюзанне, проводя пальцами по чудовищным выразительным зубам.

– Что там у тебя?

Адам вдруг подходит ближе, отбрасывая маску в сторону. Нож крепко прижат к руке Сюзанны. Она уверена, что он не мог его заметить.

– А? Ничего. Где?

– Там, Сюзанна.

Адам снова хмурится. Он вытягивает руку и задевает ее.

– Печенье?

Он берет коробку, которую Сюзанна достала, чтобы найти «Нескафе».

– Это печенье Рут, – мямлит Сюзанна. Больше ничего не приходит в голову.

Адам засовывает коробку под мышку. Надевает маску на голову, как кепку.

– Мне понравилась Рут, правда.

Сюзанна сглатывает. Нож наконец спрятан в рукаве.

– Ну что, вернемся, – предлагает Адам.

Они сидят перед камином. Комната теперь кажется еще меньше, воздух спертый и затхлый. Тени удлиняются, будто кольцо предметов в комнате сужается вокруг них. Адам держит банку колы между ними, ближе к Сюзанне, чем к себе, и пальцем поддевает кольцо.

– Берегись…

Открывает, кола бурлит и льется на пол. Он надеется, что Сюзанна отпрянет, но она только наблюдает.

Адам смеется, наклоняется снять пену и потом делает шумный глоток.

Строит гримасу.

– Фу… – отпивает еще, снова морщится. – Серьезно, какой смысл в коле без сахара? Кажется, мне все-таки нужна вода, просто смыть эту гадость.

Он ставит банку рядом с графином воды и встряхивает облитую колой руку, ищет, обо что вытереть. Смотрит на Сюзанну, потом опускает руку в графин. Вытирает ее об обивку кресла.

Сюзанна не может не выказать отвращения. Адам стал увереннее после ухода Рут, и хотя все его ужимки очень детские, они кажутся на удивление пугающими. Сюзанне и раньше приходило в голову, что детство испортило его, и теперь она гадает, насколько. Может с ним не справиться. Вероятно, нож в рукаве Сюзанны – ее единственный шанс выбраться отсюда.

– Твой отец… – пробует она все равно. Потому что отбросить надежду – значит предать убеждения, которые она пестовала последние пятнадцать лет. Это как отрицать единственное хорошее, что осталось после сына. – Ты не мог неправильно понять его чувства по отношению к тебе?

Адам сразу заводится.

– К чему ты клонишь?

Для Сюзанны это опасная тема, и обычно она бы не подошла к ней настолько напрямую. Ходила бы вокруг да около, пытаясь направить разговор так, чтобы клиент первым поднял тему. Но это на обычной консультации с обычным клиентом. Сейчас подобные ограничения не действуют.

– Ты был очень юн, Адам. Ты и сам это сказал. А отец… горе иногда странным образом меняет людей. Очень странным. Это одна из самых мощных эмоций . Это уже и не совсем эмоция.

Адам слушает. По крайней мере, Сюзанне удалось привлечь внимание.

– Поверь, я сама через это прошла, – продолжает Сюзанна. – Когда кого-то теряешь… не ты меняешься. Весь мир меняется. Чувства, ощущения – все расплывается, искажается. Цвета теряют яркость, запахи сгущаются, еда становится безвкусной. Горе – как наркотик. Настолько сильное, что почти… галлюциногенное.

До сих пор Адам держал маску на затылке, но тут снял ее.

– Галлюциногенное? – повторяет он. – Хочешь сказать, ему мерещились всякие вещи. Ты об этом?

Сюзанна молчит. Но что-то в ее реакции дает Адаму понять, что он прав.

– Интересно, что мерещилось тебе? Ты видела его? Или ее?

Сюзанна смотрит неподвижно. Когда она в последний раз вспоминала ее? Когда она последний раз позволяла себе это?

– Интересно, ты до сих пор их видишь? Джейк все еще преследует тебя?

Нет. Уже давно. Но на мгновение, когда она смотрит на Адама, его лицо превращается в лицо ее сына.

Сюзанна мигает, и мираж исчезает. На смену видению приходит голос – тот же, чей шепот Сюзанна уже слышала.

Ты его знаешь.

Сюзанна прочищает горло, садится ровнее.

– Твоему отцу должно было быть очень тяжело. – Она заставляет себя говорить. – Переживания из-за болезни твоей матери. Все, что он чувствовал после ее смерти. Тебе так не кажется?

Только что Адам выглядел очень довольным тем, как проник в горе Сюзанны, но вдруг ему явно стало неуютно. Он не хочет думать о своем отце как о живом человеке. О человеке слабом, хрупком, о жертве.

– Потерять жену так рано, особенно когда у вас маленький ребенок, – с нажимом говорит Сюзанна.

Адам возмущается:

– То есть это еще и моя вина? То, как отец со мной обращался?

– Вовсе нет. Я лишь хочу сказать, что поведение твоего отца гораздо сложнее, чем просто любовь или ненависть. Для него эти две эмоции перепутались. Как два провода.

На лице Адама ни один мускул не дрогнул. Но теперь оно выражает сосредоточенность, оно как стена, которую Сюзанна видит и должна проломить.

– Большинство из нас представляют себе диаметрально противоположные понятия расположенными на горизонтальной линии. Но на самом деле это скорее не линия, а петля, где каждая крайность угрожает перекрыть другую.

У Адама в глазах мелькает любопытство.

– Возьмем, ну, не знаю… скажем, политику. Крайние левые и крайние правые схожи настолько, что их уже не различить. Горячее и холодное. У тебя никогда не было такого ощущения, когда трогаешь что-то замороженное, будто ты обжегся?

Адам заерзал, и Сюзанна знает, что ему это знакомо.

– Наверное, с любовью и ненавистью похоже. Я уверена, что это так. Это я и имела в виду под запутанными проводами. Не будет преувеличением сказать, что твой отец в своем горе испытал эмоциональное землетрясение. Неудивительно, что любовь и ненависть смешались. Возможно, и все остальные чувства. Я не говорю, что это твоя вина, и не пытаюсь сказать, что он так обращался с тобой не по своей воле. Но, быть может, нельзя делить все на черное и белое.

Сюзанна ждет. Смотрит на Адама, чуть сползшего в кресле. Он хмурится, но это от попыток сосредоточиться.

– Есть такое выражение, – говорит он наконец. – Есть же? От любви до ненависти один шаг. Как-то так?