Дж Делейни - Верь мне [litres]

Ощущаю тошноту. Я была такой глупой. Я думала, Патрик привез меня сюда, чтобы сделать предложение, а он привел меня сюда убивать.

– Патрик, я не могу, – повторяю я.

Но маленькая ужасная часть меня уже размышляет: смогу ли я?

– Можешь, любовь моя. Ты можешь, я знаю, на что ты способна. – Его голос низкий, спокойный, гипнотизирующий. – Я наблюдал за тобой, испытывал тебя.

– Патрик… мне нужно время, пожалуйста!

Он на мгновение задумывается, затем, повернувшись к девушке, говорит с ней по-французски. Ее испуганные глаза расширяются. В отчаянии она кивает.

– Хорошо. – Он достает нож и разрезает веревку, привязывающую ее к стене, оставляя руки связанными. Затем кладет нож в нескольких футах перед девушкой.

– Я только что сказал ей, что если она хочет выбраться отсюда живой, то ее единственный вариант – убить тебя, – произносит он буднично. – Так что теперь ты действительно должна сделать выбор, Клэр.

Роза приближается к ножу.

– Знаешь, есть стихотворение Бодлера о загадке. – Патрик достает из рюкзака пистолет и протягивает мне. – Он описывает зверинец, зоопарк, полный всевозможных пороков, и загадывает загадку: кто чудовищнее, хуже всех? Ответ – ты, читатель, кто может наслаждаться ужасами в стихах, не замаравшись кровью.

– Не бери нож, Роза, – говорю я в отчаянии. Кажется, она меня не слышит. Я даже не знаю, говорит ли она по-английски.

– Ну, теперь тебе придется замараться, – говорит Патрик.

Роза колеблется, затем бросается за ножом, пытаясь поднять его связанными руками.

Я неохотно беру пистолет.

– Хорошо, – выдыхает Патрик. – Давай, любовь моя, сделай это сейчас.

Убить или быть убитой. Невероятная ясность сновидения. Я даже не могу переварить собственные эмоции – отвращение, ужас, неверие переполняют меня.

И еще кое-что: ужасное осознание того, что этот момент будет длиться вечно. На каком-то уровне я всегда это знала.

Я хотела этого.

Ребенок оказывается в приемной семье по разным причинам. У некоторых родители алкоголики или наркоманы. Некоторые дети сироты. Другие забыты или обижены.

Я говорила людям, что я сирота. Но это было неправдой. Мои родители переживали то, что люди называют полосой невезения. Драки продолжались всю ночь. Однажды отец вошел в мою спальню, разбудил меня и начал бранить маму – он хотел, чтобы я знала, какая она шлюха, знала правду об этом так называемом ангеле, который считает, что она намного лучше меня . Я помню, как мельком увидела ее за его спиной, когда мама пыталась оттащить его от меня; увидела, как он развернулся с вытянутой рукой, так же небрежно, как если бы разбрасывал семена. И то, как его рука коснулась ее лица и как мама упала на пол. Для ребенка это выглядело так же гладко, как танец. Однажды он переломал всю мебель в гостиной и бил маму ножкой стола до потери сознания. Раз за разом она выгоняла его, но он возвращался всегда с одной и той же мантрой: «Это мой дом, моя дочь, и ты не можешь лишить меня их».

Я пряталась под кроватью, когда они ссорились.

Там он и нашел меня той ночью.

– Выходи, Клэр, – сказал он. – Мама поранилась. Я должен идти. – Я сидела на кровати. – Дай маме отдохнуть, ладно? Маме нужно поспать, тогда она почувствует себя лучше. Утром ты сможешь одеться и пойти в школу? Если кто-нибудь спросит, не говори, что мама в постели. Просто скажи, что она в порядке. Ты сможешь это сделать?

– Да, папа, – кивнула я.

– Хорошая девочка. Я люблю тебя. Ты любишь меня?

– Я тебя очень люблю, – ответила я.

На суде мне предложили дать показания по видео или за ширмой, но я этого не хотела. Я хотела, чтобы отец увидел, как я рассказываю всем вслух то, что раньше держала в секрете.

Судья сказал, что я один из самых смелых свидетелей, которых он когда-либо видел в зале суда.

Он приговорил моего отца к пожизненному заключению за убийство. Я никогда не навещала отца в тюрьме, ни разу.

Катакомбы, Париж, ночь.

Патрик говорит со мной спокойно, умиротворяюще.

Патрик

Ты делала это и раньше, Клэр. Тогда ты нажала на курок. Помнишь, как это было просто? Доверься мне. Это тоже будет легко.

Я поворачиваюсь, я будто просто в сцене, которую мы репетируем. Прицеливаюсь. Стреляю. Я стреляю в Патрика. В монстра, которого люблю.

Я нажимаю на курок. Пистолет щелкает. Патрик вздыхает.

– Когда я сказал, что доверяю тебе оружие… Я говорил метафорически. Он не был заряжен.

Он берет из моей руки пистолет и заряжает его. Затем направляет на Розу, выхватывая нож из ее рук. Она отчаянно всхлипывает сквозь кляп, когда он привязывает веревку к обручу в стене.

– Пойдем, – обращается он ко мне, игнорируя девушку.

– Куда?

– Понятия не имею. Никуда. Куда угодно. Я не хотел, чтобы это случилось, Клэр. Я хотел, чтобы ты сделала это, поняла меня, чтобы разделила мой мир.

Мы возвращаемся в помещение с бассейном. Свечи, которые Патрик зажег раньше, теперь догорели, оплыли.

Он достает из рюкзака бутылку.

– Выпей, это заглушит боль.

Я делаю большой глоток. Абсент.

– И почитай мне, – тихо просит он. – Прочти вслух, как в первый раз.

Я беру книгу, которую он протягивает, и ровным бесцветным голосом начинаю читать:

На лице Патрика слезы. Я выпускаю книгу из рук, и остальное читаю по памяти:

Он обнимает меня за шею.

– Константинополь, – говорю я.

– Что? – хмурится Патрик.

– Мое стоп-слово. Я говорила, что не помню его. Произнесение его означает просьбу прийти за мной. Сейчас. Константинополь.

– Итак, Клэр? – недоверчиво говорит он.

Что-то падает в комнате. Круглый металлический предмет. Краем глаза я вижу, как он катится по земле, ударяется о стену и останавливается.

Долю секунды ничего не происходит. Затем взрыв белого света. Мгновение спустя раздается шум, удар такой силы, что сбивает нас обоих с ног. У меня звенит в ушах. Лучи прорезают заполненную дымом темноту – темные фигуры в черной униформе штурмуют пещеру со всех сторон.

Одна из них опускается на колени рядом со мной и поднимает забрало.

Командир спецназа

Клэр! Клэр, вы в порядке?

Я чувствую, как его руки мягко впиваются мне в плечи, когда он поднимает меня.

– Фрэнк, – говорю я. – Ты пришел.

Ла Мартин, расположенный недалеко от Лиона, имеет долгую и внушительную историю. Первоначально это был сумасшедший дом, позже он использовался гестапо для допросов. Сейчас здесь тюрьма с одним из самых строгих режимов в Европе, ставшая из-за своей близости к штаб-квартире Интерпола чем-то вроде общемировой тюрьмы.