Бернар Миньер - Сестры [litres]

Закрыв книгу, Мартен оказался во власти бурных и весьма противоречивых чувств. Он спрашивал себя, почему раньше не прочел те романы, что лежали в коробке, но в глубине души знал ответ. Он купил их, когда они расследовали убийства Амбры и Алисы, а после смерти Седрика Домбра захлопнул крышку папки с материалами расследования и постарался о них забыть. Эта история с повешением и предсмертной запиской укрепила в нем уже с самого начала возникшее подозрение, что преступления содержались в романах. Если двадцать пять лет назад удар нанес фанат, то кто нанес удар сейчас? Неужели в книгах действительно содержится материал, который требует от них объединить события двадцатипятилетней давности с теми, что произошли только что? А может, как раз наоборот: увлекшись выдумкой, он рискует отойти от реальности? Где-то глубоко внутри Мартен чувствовал: что-то он ухватил. Но что? И Сервас лихорадочно набросился на следующий роман. Было уже два часа ночи, но он не чувствовал ни малейшей усталости. Однако после сотни страниц не нашел ничего интересного, и глаза у него начали слипаться.

А потом он проснулся…

В первую секунду Мартен не мог понять, что его разбудило. И в квартире, и в доме, и на улице было тихо. Он немного пришел в себя и собрался снова приняться за чтение, когда вдруг раздался крик. Гюстав! Сервас уронил на пол книгу, которую приготовился читать и все еще держал на коленях, и бросился к двери в комнату сына. Тот сидел в изголовье кровати, в свете ночника, и глаза его были широко открыты. Инстинктивно Сервас посмотрел налево, туда, где в своем ночном кошмаре увидел знакомый силуэт, но там, разумеется, никого не было.

– Гюстав, – тихо сказал он, подойдя к кровати. – Это я.

Мальчик повернул голову и пристально посмотрел на него. Но Сервас сразу понял, что тот его не видит: взгляд мальчугана проходил сквозь него, словно Мартен был невидимкой.

– Гюстав…

Он чуть-чуть повысил голос и сделал шаг, потом еще два шага… Потом протянул руку, погладил рукав пижамки и тихонько взял ручку сына в свою. И вздрогнул, когда из открытого детского рта вырвался крик. Рот открылся так широко, что был виден язык и маленькие белые зубы. Пронзительный крик разорвал ночную тишину, как удар ножа раздирает завесу.

Сервас прижал сына к себе, но Гюстав вырывался и с неожиданной силой отталкивал отца.

– Пусти меня! Уходи! Уходи!

Мартен изо всей силы прижал его к груди и положил руку ему на головку.

– Пусти меня! Уходи!

– Гюстав, – шептал Сервас, – шшшшшш… Успокойся…

Мальчуган продолжал вырываться, но все слабее и слабее. Потом перестал, грудка его дернулась вверх от жалобного всхлипа, и он заплакал, судорожно прижавшись к отцу, не в силах остановиться.

На следующее утро, в 9.30, следственная группа собралась в зале на третьем этаже, чтобы подвести итоги. Сервас спал меньше четырех часов. На этот раз недосып не взбодрил его и не привел мозг в боевую готовность, а наоборот, сделал вялым и замедленным. Может, все из-за боли, которая мучила его. В этот день, как всегда, он дал группе несколько минут, чтобы люди расслабились и пришли в себя, а потом сразу приступил к делу. С легким нетерпением глядя, как растворяется в стоящем перед ним стакане с водой таблетка шипучего аспирина, капитан начал обсуждение. Результаты анализов ДНК образцов, взятых на месте преступления, были уже готовы, и токсикологические анализы жертвы тоже. Реми Мандель все еще сидел в камере, но срок его содержания под стражей истекал меньше чем через два часа, и поскольку он сказал правду относительно рукописи, у следствия не было причин держать его под арестом дальше. Затем Мартен коротко рассказал о том, что произошло накануне в лесу, и заключил:

– Я не думаю, что женщина, которая весит пятьдесят шесть кило, могла избить Эрика Ланга и его жену… Судебный медик считает, что для этого была нужна недюжинная сила. Но я все же хочу, чтобы вы выяснили вот что: посещает ли Зоэ Фроманже спортзал? Не занимается ли она каким-нибудь боевым искусством? Не занималась ли накачкой мускулов?

– А почему она, а не ее муж? – спросил кто-то.

Сервас отрицательно покачал головой.

– Нет. Это не он.

– Почему вы в этом так уверены, патрон? – запротестовала Самира Чэн. – Он же от вас убегал…

Сервас уже собрался ответить, но воздержался. У него для группы не было ни одного приемлемого объяснения. Лишь собственное внутреннее убеждение, к которому он пришел в исключительных обстоятельствах, и сейчас поставить их на свое место было очень трудно.

– Хорошо, Самира, покопайся немного в этом направлении, – сказал он, чтобы бросить им кость. – Что дали камеры наблюдения гольф-клуба?

– Ничего, – ответил Гийяр. – Они не работают, их там установили просто так, для вида…

У Гийяра был усталый и озабоченный вид, и его можно было понять. Может, его беспокоили алименты на троих детей.

Сервас вдруг почувствовал, что тоже очень устал. Устал настолько, что даже боль во всем теле немного притупилась. Не давала покоя только пульсирующая боль в грудине и в ребрах. Казалось, в него кто-то раз за разом всаживает нож. Он почувствовал ее утром, когда одевался, и подумал, уж не сломал ли себе что-нибудь в горах.

– Вернемся к Манделю. Надо тщательно изучить содержимое его компьютера. Где наш научный отдел? У нас до конца задержания осталось всего два часа! Необходимо просмотреть все полученные и отправленные сообщения за часы, предшествовавшие проникновению в дом Ланга, и прежде всего – узнать IP-адрес того, кто бросил рукопись в окно машины Манделя.

– Можно сделать резервную копию с его жесткого диска, – предложила Самира. – Предположим, Мандель не соврал, но кто сказал, что он не сообщник в укрывательстве преступника? – бросила она таким тоном, словно речь шла о партии в покер. – Может, он блефует в этой истории с сообщениями…

Сервас кивнул.

– Два часа, – повторил он. – Судья Месплед, конечно же, не продлит срок задержания. Поторопитесь, ребята.

Он не стал говорить о своих ночных литературных изысканиях и закончил с поручениями. Потом объявил, что к дантисту пойдет один: если они явятся все вместе, то рискуют спугнуть дичь. А он предпочитает сделать все тихо и спокойно – даже если, подумал он, но вслух не сказал, муж наверняка предупредил Зоэ Фроманже.

Зубоврачебный кабинет Тран и Фроманже располагался за железнодорожным туннелем, на улице Фобур-Бонфуа, в жилом доме, на удивление новом и элегантном для этого квартала. Его графическая архитектура – и объемы, и прямоугольные формы, и окна, смело прерывающие горизонтальные линии облицовки, – контрастировала с соседними старыми зданиями, сплошь покрытыми граффити, с магазинчиками дешевых товаров, ночными мини-маркетами и азиатскими ресторанами.