Марк Бернелл - Ритм-секция [litres]

В телевизоре Росс орал в микрофон, стараясь перекричать сирены и стрекот вертолетных винтов.

«Там могло быть двадцать, а то и все тридцать трупов».

Александер вновь приглушил звук. С Петрой делать это не понадобилось. На какое-то время она лишилась дара речи.

– А ты чего ожидала? – спросил он ее. – Что мы упустим такую возможность? Что позволим тебе уйти и все профукаем? – И взял с пепельницы сигарету.

– Как? – прошептала она.

– Так же, как мы устранили Григория Исмаилова. Автомобильная бомба, приводимая в действие ртутным включателем. В данном случае – в сочетании с таймером.

– Уилсон?

Александер кивнул:

– Он подозревал, что ты не сумеешь довести дело до конца, поэтому на всякий случай мы разработали резервный план.

Эндрю Уилсон, в его мешковатом костюме и с плохими зубами. Она представила его дом в Суррее, его некрасивую жену и трех их неуклюжих детей, шторы, которые не подходят по тону к дивану, и то, как по случаю воскресенья они едят на обед ростбиф.

Глаза Петры по-прежнему были прикованы к лицам на экранах.

– Три ребенка…

– Знаю.

Чувствуя, как внутри у нее закипает злость, она повернулась к Александеру:

– Что вы хотите сказать этим «знаю»?

– То, что их не должно было быть в автомобиле. Жена Гилера находилась в Нью-Йорке со всеми пятерыми детьми. Гилер направлялся в особняк на Лонг-Айленде, чтобы проведать мать. В последний момент он решил взять с собой трех старших детей. Мы даже не знали об этом, пока оно не произошло.

– И вы считаете, что это вас оправдывает?

– Я не оправдываюсь. Я рассказываю тебе, что произошло. Трагическое стечение обстоятельств. Бомбы не смотрят, кого убивают. Они уносят жизни невинных людей, так что теперь у нас пять мертвецов, а не один.

– Ублюдок!

– Только не надо возлагать вину на меня. – Бледные водянистые глаза Александера были начисто лишены сочувствия. – Сделай ты свою работу, Гилер все равно был бы мертв, зато трое детей остались бы живы. Подумай об этом.

– Да пошел ты!..

– Можешь говорить что угодно, но это правда, и ты это знаешь.

Петра из последних сил старалась сдерживать гнев.

– С меня довольно.

Александер стряхнул пепел в пепельницу.

– Ты знаешь, что это невозможно.

– Все понятно. Вы думаете, ваши угрозы мне страшны? Попробуйте. Посмотрим, что произойдет. Мне наплевать, я готова рискнуть. Может, я даже воспользуюсь против вас чем-то из той замечательной подготовки, которую вы мне дали. Вы не можете мне угрожать. Уже нет.

– Это не гольф-клуб. Здесь нельзя просто взять и прекратить членство, потому что ты не хочешь больше играть. Ты – Петра Рейтер.

– Когда я выйду из этой двери, вы больше никогда меня не увидите.

Александер поднял глаза и встретился с ней взглядом.

– Как я уже сказал, бомбы часто убивают не того, кого надо. Погибают невинные люди, другие теряют родных и близких… Кому, как не тебе, это знать. В конце концов, однажды это уже случилось с тобой.

Он попал в самое уязвимое место. Петра отказывалась понять, как можно быть таким бессердечным и одновременно таким спокойным.

– Вы не человек, вы произведение искусства.

– Это может повториться, – ответил Александер.

Из нее мгновенно испарились остатки энергии.

– Это как?

– Твой брат. Его жена. Трое их детей.

Ей потребовалось несколько секунд, чтобы до конца осознать угрозу.

– Даже вы не опуститесь до такой низости.

Александер потушил сигарету.

– Не веришь? Надо чаще смотреть телевизор.

Петра насквозь промокла и продрогла до костей. Она несколько раз ударила кулаком по прочной деревянной двери. Вновь никакого ответа. Перешла к окну справа. Протерев окоченевшими пальцами оконное стекло, заглянула в щель между штор. Лампа на столе за креслом была зажжена, заливая комнату тусклым светом, но сама комната, похоже, была пуста. Свет стал первым намеком тепла, который ей встретился за долгие часы. Она начала постукивать по окну и даже попыталась позвать на помощь, но мышцы лица окоченели от холода. Струи дождя продолжали стегать ее по спине, слабое постукивание костяшек пальцев по стеклу поглотил ветер.

Петра почувствовала, что рядом кто-то есть, еще до того, как услышала хруст тяжелых ботинок по гравию. Она медленно повернулась. И тотчас же узнала нацеленный на нее пистолет – «ЗИГ-Зауэр P210–6».

– Я не принимаю гостей среди ночи, – сказал Иэн Бойд, с прищуром глядя на нее сквозь дождь. – Что ты здесь делаешь?

Даже согревшись, она продолжала дрожать. Физическое онемение прошло, но мысли и чувства оставались заморожены. Прошел час. Они сидели на кухне Бойда. Он налил ей очередную чашку чая с сахаром и молоком. Завернутая в одеяла, Петра тупо смотрела на датчик температуры на передней панели плиты.

Бойд поставил кружку на стол и сел с ней рядом. К ее лицу поднимался пар, и его влажное тепло было ей приятно.

– Что случилось?

Петра лишь молча посмотрела ему в глаза. В этом каменном молчании она провела остаток вечера. Бойд перестал ее расспрашивать, но продолжал говорить, рассказывая ей, как прошел летний сезон, как он сам продолжал покорять скалы, на которых она демонстрировала чудеса силы и ловкости, о том, что в последние дни погода была более сырой и холодной, чем обычно. Петра слышала его, но не слушала.

Когда она проснулась, было темно и холодно. Ее мутило, свинцовые судороги вынуждали ее сжаться в плотный комок. Она тупо смотрела во мрак, ничего не видя, ничего не чувствуя.

Больше всего угнетало осознание того, что архитектором ее нынешнего незавидного положения была она сама. Александер был верен своему слову. Он пытался ее отговорить. Предупреждал об ужасах, ждавших впереди, и о невозможности отступления. Умолял ее выбрать настоящую жизнь. Но она настояла на своем. Она была готова ко всему. Сейчас ей это казалось верхом самонадеянности. Подавленность, обволакивающая ее своим коконом, была неизбежной и неустранимой, как и судьба, ждавшая ее впереди. Пока Халил жив, она привязана к Александеру, и это нужно принять как данность.

Два дня Петра плыла по течению. В иные моменты она ощущала сокрушительный вес депрессии едва ли не телом. Ей было трудно стоять, тяжело дышать, невозможно сопротивляться. Она ушла в себя, отгородилась от мира. Сжаться в комок в тепле утробы – это ощущение было ей хорошо известно. Это был акт отчаяния.

Третье утро также принесло с собой проливной дождь. Свирепый и ледяной, подгоняемый ветром, он был типичен для Шотландии в это время года. Петра облачилась в запасную одежду, оставленную Бойдом в ее комнате в первое утро: старые джинсы, которые были ей слегка велики, но слишком тесны для него самого, футболку, плотную шерстяную рубашку и мешковатый свитер с высоким горлом. Петра предположила, что это вещи его покойной жены.