Марк Бернелл - Ритм-секция [litres]

– Около трех месяцев.

Флетчер начинает расспрашивать меня о продукции «Бриль-Мартен». О слухах об исследованиях. О пациентах. О судебных исках. О возможном слиянии с другими компаниями. У меня учащается пульс. И хотя Фрэнк беседует с Рейчел Дональд, я готова поклясться, что он слушает меня и вскоре наверняка поймет, что я в западне. Моей легенды достаточно для людей в мире Халила, для тех, с кем якшается Марк Серра, но не для аналитика из Сити. Такие не входят в мое меню. Я не в курсе подробностей, связанных с деятельностью моей компании и даже с производимой ею продукцией. Я вижу сомнение в глазах Флетчера. Остается лишь надеяться, что он счел мою уклончивость профессиональной предосторожностью, а не полным невежеством.

– И в чем именно заключается ваша работа? – спрашивает он.

Я даю тот же ответ, какой в свое время дала Фрэнку:

– Разруливаю проблемы.

Он вопросительно выгибает бровь. Я понимаю, что разговор пора завершать, и, прежде чем он успевает задать новый вопрос, говорю:

– А чем занимаетесь вы? В чем именно заключается ваша работа?

В этот момент мне приносят мою еду. Спагетти путтанеска. Как и следовало ожидать.

В этом городе так ведут себя многие. Это нормально. Как правило, им за тридцать. Они профессионалы. Мужья и жены. Родители. Я обвожу взглядом других посетителей ресторана: почти все они одинаковы. Их нормальность лишь подчеркивает мою ненормальность. Да, я младше всех остальных за этим столом. В мои двадцать три мне еще положено быть студенткой. Или же только-только начинать карьеру. С мизерным жалованьем, зато полной оптимизма. Но я не чувствую себя на двадцать три, а мой оптимизм лежит разбитый вдребезги на дне Атлантического океана. Фрэнк лишь усиливает это чувство. Не будь Фрэнка, мне не нужно было бы волноваться, что я могу потерять его. Я была бы одна, и мне не было бы страшно.

Мэри Флетчер и Рейчел Дональд заводят разговор о детях. У Мэри четырехлетний сын и дочка двух лет. У Рейчел двое мальчиков, одному три года, второму – полтора. Их беседа на эту тему затягивается до самого конца вечера. Они вспоминают первые шаги и первые слова, бессонные ночи и болезненные трещины на сосках. Время от времени то одна, то другая включает в разговор и меня.

– Вы, как итальянка, наверняка мечтаете о большой семье, – в какой-то момент изрекает Мэри.

Я улыбаюсь и отвечаю, что не уверена. Итальянка? Мать большого семейства. Я не та и не другая. И не хочу быть ни той ни другой. Я хочу быть собой. И хочу надеяться, что в один прекрасный день я ею стану.

– Простите нас, Марина, – говорит Рейчел, – вам наверняка скучно слушать наш разговор. Боюсь, такое случается со всеми нами. Как только у вас появляются дети, вы просто не в состоянии говорить о чем-то другом.

Похоже на то.

Подростком я всем заявляла, что у меня никогда не будет детей. Хотя так не думала. Вернее, я вообще об этом не думала. Я говорила это лишь затем, чтобы вызвать негативную реакцию. Теперь же, когда я задумываюсь на эту тему, во мне нет прежней уверенности. Например, я смотрю через стол на Фрэнка – он видит меня краем глаза и даже умудряется улыбнуться мне, хотя сам слушает Мэри, – и представляю нас в роли родителей. Фрэнк и Марина (или Стефани) и их ребенок/двое/трое детей… Но этот образ попал сюда из параллельной вселенной, где у Фрэнка идеальная работа, где я счастливая домохозяйка и мать, где у нас есть домик в сельской местности.

Неужели внутри меня дремлет материнский инстинкт? Только не в данный момент. Разве раньше я ощущала его? В детстве – может быть, но точно не помню. К тому же дать жизнь ребенку в мире, в котором я провела последние четыре года, на мой взгляд, сродни преступлению. Возможно, материнский инстинкт стал жертвой алкоголя, который я пила, или наркотиков, которые я принимала, или мужчин, которые избивали меня и начисто его из меня вытрахали. Хотя, кто знает, вдруг он жив? Вдруг он просто дремлет, дожидаясь момента, когда ему будет безопасно появиться из темноты… Да, похоже, так оно и есть.

Я беру свой бокал в обе ладони и, сделав глоток вина, задумываюсь. В моем животе разлито приятное тепло. На губах играет усталая улыбка, которая привлекает к себе внимание Рейчел.

– Пенни за твои мысли, – говорит она.

– К сожалению, – самодовольно отвечаю я, – они не продаются.

Учитывая мое недавнее прошлое, это звучит довольно странно.

Взявшись под руку, они пересекли Оксфорд-стрит. Толпы покупателей схлынули, остались только бездомные, которые устраивались на ночь на мокрых картонках в дверях магазинов. На скамейке, с банками пива в руках, сидели двое пьяниц и громко о чем-то спорили. Третий справлял нужду на недавно высаженное деревце.

– Что-то не так? – спросила Петра.

– Я просто подумал о том, что мне сказал Джон.

– Что именно?

– Он сказал, что ты очень скрытная.

Петра подавила в себе желание возразить.

– Неужели?

Фрэнк кивнул:

– Ему показалось, что ты постоянно уходила от ответов на его вопросы.

– Может быть, но ты ведь сам знаешь, в чем дело. Будь я учительницей или врачом, я наверняка была бы откровеннее. Но он – аналитик из Сити, я же плохо его знаю и должна тщательно следить за тем, что говорю. Информация – это валюта.

– Ему показалось, что твоя осторожность распространялась и на личные вопросы.

– Очень может быть. Я не настолько хорошо его знаю, чтобы обсуждать с ним личные вещи.

Пройдя мимо американского посольства на Гросвенор-сквер, они зашагали по Саут-Одли-стрит. Вскоре молчание сделалось невыносимым. Петра не выдержала первой.

– В чем дело? – спросила она. – О чем ты думаешь, Фрэнк?

– Неважно.

Ответ больно задел ее. Она остановилась и заставила его посмотреть ей в глаза.

– Очень даже важно.

– Неправда, – заупрямился он. – Совершенно не важно.

Но Петра отказывалась сдаваться.

– Попробую угадать. Ты согласен с ним. Ты считаешь меня скрытной и осторожной.

Было видно, что сначала он хотел возразить, но затем все-таки сдался.

– Если честно, то да.

У нее не нашлось, что на это ответить. Внезапно она почувствовала себя круглой идиоткой. Как говорится, сама напросилась. Но Фрэнк тотчас предложил ей выход.

– Но это не проблема.

Ее тотчас пронзила смесь гнева и паники.

– А по-моему, проблема, и какая! Ты считаешь, что я от тебя что-то утаиваю?

– Я просто считаю, что ты не торопишься рассказать мне все. Только и всего. Я не в обиде. Это твое право.

Петра поймала себя на том, что ее трясет.

– У всех есть свои секреты, Фрэнк.

– Знаю.

– Даже у тебя. Их просто не может не быть.