Камилла Уэй - О чем мы солгали

– Я не хочу ничего такого, – развернулась и ушла, давая понять, что для нее разговор на этом окончен.

Впрочем, в течение следующих недель я приобрела для Ханны лифчики разных размеров в надежде, что ей что-нибудь подойдет. Я купила шампунь, дезодорант, гигиенические прокладки и тампоны, новую симпатичную одежду, которую подобрала с особой тщательностью. Я нашла для нее книгу о половом созревании. Конечно, мое сердце разрывалось на части; покупая очередную вещь, я понимала, что все должно быть совершенно иначе: у меня не было шанса показать Ханне мою любовь и поддержать ее в этот важный период жизни, я даже не могла пойти с ней вместе в «Топшоп» и подобрать нижнее белье. Мне пришлось привыкнуть к такому положению вещей, приказать себе перестать жить в иллюзорном мире, но легче от этого все равно не становилось.

Спустя несколько дней я нашла в мусорном ведре так и не распакованную одежду и средства личной гигиены. У Ханны увеличивалась грудь, но она не носила купленные для нее бюстгальтеры, ее соски выпирали из-под грязных футболок. Появился неприятный запах. Ханна не рассказывала о школе, но я знала, что друзей у нее не было, и я могла только догадываться о том, как ее называли другие дети – вонючка. Школьная сумасшедшая. Мне было очень обидно за нее, но мое сострадание было бесполезным. Она в нем не нуждалась. Скорее, я жалела себя; удивительно, но со временем даже такие переживания превращаются в ничто, ко всем, даже к очень страшным вещам, можно привыкнуть, они становятся частью обыденности.

Ее комната была всегда закрыта. Порой я задерживалась у ее двери и слушала, как она играет на компьютере, сквозь трещины в двери до меня доносились звуки, симулирующие предсмертные крики и грохот разрушения, потом я потихоньку уходила, оставляя ее в покое, включала телевизор или просто закрывала кухонную дверь. Я говорила себе, что так, по крайней мере, она находится в безопасности и чувствует себя по-своему счастливой.

Но почти через год все изменилось. Не представляю, сколько раз Ханна удирала по ночам из дома, пока до меня не дошло, чем она занимается. Было три часа утра, я пошла на кухню налить себе стакан воды когда она проскользнула через входную дверь. Увидев ее в темном коридоре, я вскрикнула от испуга и неожиданности.

– Ханна, – сказала я, немного оправившись от шока, – что ты вытворяешь? Где тебя носило?

Она пожала плечами.

– Нигде.

Я сделала шаг ей навстречу и в нос мне ударил едкий запах сигарет.

– Где ты была? – потребовала я ответа. – С кем?

Привлеченный звуком моего голоса на лестнице появился Даг, сонно потирающий глаза.

– Что здесь происходит?

Ханна пожала плечами, хитро улыбаясь.

– Ничего. Вышла проветриться. Что плохого?

– Тебе только четырнадцать! – сказала я.

Она сняла пальто и, немного пошатываясь, перекинула его через перила лестницы. И тогда я поняла, что она пьяна. Открыв рты от изумления, мы проводили взглядом Ханну, которая, поднявшись по лестнице, оттолкнула своего отца и прошла дальше. Секунду спустя до нас донесся звук захлопнувшейся двери, а мы с Дагом остались стоять, тревожно уставившись друг на друга.

В последующие недели Ханна продолжала исчезать по ночам, не помогали ни наши с Дагом уговоры, ни угрозы, ни увещевания. Мы испробовали все: лишили ее карманных денег, поставили дополнительные замки на двери, даже спрятали ее обувь – все впустую. Вероятно, Ханна где-то доставала деньги, поскольку от нее пахло алкоголем, когда она возвращалась домой, и я часто находила пачки сигарет в ее пальто.

– Ты слишком мала для таких вещей, ты не можешь в одиночестве шататься по ночам, – взмолилась я, когда она однажды вернулась на рассвете. Я перестала спать, в страхе и беспокойстве проводя ночи в ее ожидании.

Она ухмыльнулась.

– Я не одна.

– А с кем же?

Она повела плечами.

– С друзьями.

– Какими друзьями?

– Ты никого из них не знаешь.

– Вокруг полно плохих людей, – сказала я ей. – Плохих мужчин, которые используют таких молодых девушек, как ты. Как до тебя не доходит, Ханна? Не понимаешь, что это небезопасно?

– Ну и что? Я развлекаюсь. – Потом она презрительно усмехнулась и добавила: – Тебе меня не остановить. И ты это знаешь.

Конечно, Ханна была права. Она осознавала, что известный ей секрет обеспечивал ее безнаказанность. Мы были слишком напуганы тем, что Ханна может сделать, и она прекрасно отдавала себе в этом отчет.

Постепенно на смену неряшливым бесформенным футболками и спортивным штанам пришли мини-юбки и обтягивающие короткие топики; часто ее лицо было густо и неумело накрашено. Меня все это пугало. Иногда она возвращалась домой в сопровождении полицейских, пьяная или под кайфом. И потом полицейские, стоя в нашей гостиной, объясняли, что задержали ее на вечеринке в заброшенном доме во время антинаркотического рейда или по пути домой, куда она добиралась автостопом, либо обкуренную на автобусной остановке в компании каких-нибудь фриков.

Ей доставляли удовольствие подобные сцены с привлечением полиции. Ни с чем не сравнимое удовольствие. Ханна бросала на нас насмешливые взгляды из-под густо подведенных ресниц в то время, как офицеры, сидя на диване в гостиной, напоминали нам о несовершеннолетии Ханны и нашей обязанности обеспечивать ее безопасность. Ханна знала, насколько сильно мы нервничали в их присутствии, боялись, что ей достаточно намекнуть полицейским, чтобы раскрыть наш секрет. Я думала о моем спавшем наверху мальчике, завернувшемся в одеяло со «Звездными войнами», сжимала зубы и отвечала:

– Да, офицер, извините, это больше не повторится.

Я привыкла к враждебным взглядам соседей, считавших, безусловно, что вся вина лежит на нас, и будь Ханна их ребенком, все было бы иначе. Как знать, только им не приходилось иметь дело ни с кем, кто, подобно Ханне, был начисто лишен совести и способности любить, кто не задумываясь заложил бы нас полиции, попытайся мы действовать против ее воли.

В конце концов, сгорая от стыда и отвращения, я стала подкладывать Ханне пачки с презервативами в ящики с нижним бельем, пока ее не было дома. Она застукала меня только однажды. Обернувшись, я увидела Ханну в дверном проеме, которую мое смущение привело в неподдельный восторг.

Мы подумывали о переезде, но какой был в нем смысл? Наши проблемы сохранились бы, поменяй мы место жительства. Нам нравилась наша деревня. Мы оба работали неподалеку – я нашла место в медицинском центре в соседнем городке, вернувшись к работе медсестры, которую оставила после рождения Ханны, и чувствовала себя хорошо вдали от всех, кто знал меня или дочь. К тому же мы уже однажды оставили дом, сбежали из моей родной деревни. Повторить это еще раз было выше моих сил.