Леви Тидхар - Усама [litres]

Там, позади, остались четверо. Один человек впереди, всегда впереди. Синий свет манит за собой, недалеко. Джо думает: Бог живет в облаках, похожий на дым, у него длинная серая борода.

Что-то не по себе. Одиночество усиливается в ночное время. Он подумал про долгую арктическую ночь, исландские самоубийства, и его передернуло. Вытащил записную книжку Мо: последняя запись, седьмая страничка, ближе кверху. «Нашел их» . Джо извлек ручку и вычеркнул запись.

Свет впереди, словно полицейская телефонная будка, обещает безопасность. Джо не знал, где он, где-то в лабиринте безымянных улочек. С одной стороны грязный книжный магазин, с другой – винный, оба закрыты. Бирки с надписью «Закрыто» покрылись пылью. Закрытая дверь, синий свет над ней обратился в музыкальное обозначение, название под ним как точка в конце длинной фразы: «Блюзовая нота» .

Карточка у него в кармане. Девушка – его работодатель. Такая же карточка и в пальто Мо, каракули в его записной книжке. И Джо постучал в дверь.

Решетка на двери сдвинулась. Взгляд ощупывал его изнутри. Джо слышал негромкое звучание джазовой мелодии. Голос из темноты:

– Что вам угодно?

Джо:

– Выпить.

– А я вас знаю?

– Нипочем не должны бы.

И пыхнул дымом в решетку.

Изнутри:

– Твою мать! – вперемешку с кашляющими звуками.

– Собираетесь меня впустить?

– Только для членов. Проваливайте.

Джо припомнилось из записной книжки Мо: «Встретил Р. В БН» . И он сказал:

– Мне нужно Рика повидать.

Молчание, вздох. Голос:

– Все приходят к Рику.

Джо – «да чтоб тебя» .

Решетка скользнула вбок, сдвигаясь, – дверь открылась. Джо шагнул через порог. За дверью: столики, длинная стойка бара, небольшая сцена. Лампы вполнакала.

Пианист бьет по клавишам. Мелодия знакомая, но название не идет на ум. Стулья вокруг столиков – заняты. В полумраке трудно разглядеть лица.

Голос воплотился в фигуру.

– Некрасиво было с вашей стороны дым мне в лицо пускать. – Лицо большое. Глубоко сидящие глаза. Осуждающе смотрит на Джо сверху вниз: – Я астматик.

Джо:

– Тогда не ту работу выбрали.

Мужчина кашлянул, положил руку Джо на плечо, сжал. Джо разом стиснул зубы.

– Наглый умник никому не по нраву.

– Постараюсь это запомнить.

– Запомни. – Рука отпустила его, шлепнула ладонью по спине, от шлепка Джо пролетел вперед, прямо в зал. – Рик в офисе, скоро спустится. Тем временем возьми себе выпивку: представление вот-вот начнется.

Джо, буркнув: «Спасибо», – направился к бару. За столиками сидели молчаливые фигуры: выпивка, сигареты. Ожидали.

Пассажиры в фойе аэропорта, отправляющиеся в никуда, подумал Джо. Часов в зале не было. Было ощущение, словно бы время остановилось и тут законсервировалось.

За стойкой бара высокий худой мужчина.

– Чем помочь?

– Виски, двойной. Чистый.

– По виду судя, то, что вам нужно.

Джо пропустил это мимо ушей.

– И еще кофе «американо».

Бармен:

– То есть просто черный кофе, так?

Джо, устало:

– Просто принесите, и все. – Он положил наличные на стойку. Бармен не лыком шит – деньги исчезли.

Виски огнем растекся по Джо, словно горящая нефть по поверхности моря. Кофе был черен и горек: та же нефть, маслянистая и темная, получившаяся из разложившихся костей мега фауны, вымершей задолго до того, как родилось человечество.

– Этим пойлом можно машины заправлять, – заметил Джо, кивая на кофе. Бармен ухмыльнулся, выдал с легким русским акцентом:

– Не будем из-за этого ссориться.

Джо пожал плечами, развернулся на своем сиденье, принялся рассматривать публику.

Впечатления: манекены в магазинной витрине. Нет, не то. Только было в собравшихся что-то такое, что он воспринял не так. Полосы теней ложились на поднятые в ожидании лица. Чувство затяжного ожидания, взгляды, устремленные невесть в какую даль. Одежда не совсем подходящая. Мелькнула мысль об упавшем дереве, вывороченные из земли корни которого беспомощно торчали в воздухе. Выжидающие люди: у них вид такой, словно бы они не к месту – ни здесь, ни где бы то ни было еще.

И Джо подумал: беженцы.

Пианист распевал про любовь и славу – пение прекратилось, клавиши пианино, брякнув, умолкли. Бармен:

– Ее выход.

В «Блюзовой ноте» воцарилась тишина. В лампах еще поубавилось света, один-единственный луч, конус света, высвечивал сцену.

Джо произнес:

– Пусть выходит… – жестом показывая на виски, выложил на стойку еще деньги, однако бармен его не слушал.

Пианино опять заиграло – чуть слышно.

Джо влился в ожидание.

Одна нота, сорвавшаяся с гитарной струны, надолго зазвенела в воздухе.

Тонкая дымка, туман пал на сцену. Розетки на потолке раскрывались, как цветы. Падающая вода – морось, мелкий дождик. Свет подхватывал каждую капельку воды, расцвечиваясь сотнями крохотных радуг. Джо увидел ее.

Она вышла на сцену: сплошные громадные глаза, каштановые волосы и прижатые к голове уши, – и в «Блюзовой ноте» повисла тишина сродни той, что в пустой и поджидающей могиле. На публику девушка не смотрела. На сцене, как по волшебству, материализовался стул. Джо смотрел на нее сквозь морось и луч ярчайшего света, и что-то жалило его изнутри, он потянулся за стаканом и запнулся. Девушка села. Гитара у нее была светлой. Она стала перебирать струны. Кто-то за столиком поблизости вздохнул.

Девушка пела. Как оказалось впоследствии, Джо с трудом припоминал ее пение, слова, музыку, от скорби, зубовного скрежета и печали которой так и казалось, будто крохотные человечки с крошечными ножичками забрались ему в нутро, чтобы разделать его. Она пела про какое-то место по ту сторону радуги, пальцы дразняще доискивались до печали в звучании струн, хотя нужды в том и не было: в ту ночь она была среди публики, холодными своими пальцами касалась затылков иммигрантов и одного-единственного сыщика, замершего с подвисшей в воздухе рукой, пытавшейся дотянуться до стакана. Она пела про какое-то место, где облака далеко, и, когда пела, раскрыла глаза и посмотрела в сторону бара, увидела Джо, и он увидел ее, и крохотные человечки с крошечными ножичками внутри него заработали еще усерднее, лепеча и бормоча что-то, разделывая его. Она пела о месте по ту сторону радуги, месте, куда ей нельзя пойти или откуда невозможно вернуться. Она смотрела на Джо сквозь пленку воды, и ее пальцы на струнах были сокровенным напоминанием, известном ему безо всякого напоминания. Она пела о месте по ту сторону радуги, о месте таком далеком и все же таком близком, что его почти можно рукой коснуться. Она пела… он думал, что пела она – для него, песней просила его найти ее.