Рени Найт - Секретарь

Я попросила Маргарет оставить нам обед в холодильнике, и мы съели его за письменным столом. Милая Маргарет, как она обрадовалась вчера вечером, услышав мой голос! Она же понятия не имела, что я возвращаюсь на работу, и я сказала ей то же самое, что и Саре. Что поддалась на уговоры Мины.

Этого дня я ждала с нетерпением и не пожалела времени на подготовку к нему. Я прихватила распечатку для звонка ее финансовому директору, и хочу, чтобы она сделала его сама. Она прочитывает мои записи, откладывает листок, и я жду, что она возьмется за телефон, но она смотрит на меня и улыбается.

– Боюсь, ничего не выйдет, Кристина.

Я чувствую, как распределение силы между нами меняется – она утекает от меня к ней. Вот от этой ее особой улыбочки я всегда ощущала себя ничтожеством. Раньше я бы отвела взгляд, задаваясь вопросом, что же такого натворила. Так улыбаются тем, кто не дотягивает до какого-то уровня. Снисходительно, свысока. Я стараюсь сохранять невозмутимый вид, но она уже нащупала у меня слабину, и к ней возвращается уверенность.

– У меня больше нет полномочий отдавать распоряжения. Я думала, вам известно, что я согласилась отойти на второй план в руководстве «Эплтона». Так что, каким бы благонамеренным ни был ваш план, он не сработает. Руперт Френч просто рассмеется мне в лицо, если я изложу ему ваше требование.

Я попросила ее о такой малости, о самом меньшем, что она могла бы сделать! И так старательно все расписала: составила инструкцию по выплате компенсаций поставщикам, которых она разорила. По перечислению денег на их счета со счетов «Эплтона». Я подсчитала все суммы до последнего пенни – по данным, которые предоставил мне мистер Эд Брукс. Теперь я понимаю, какую сделку она заключила. Она сложила с себя полномочия в совете директоров в обмен на помощь своего финансового директора в суде. Мне хотелось, чтобы эти деньги поступили со счетов самого «Эплтона», ведь тогда это можно было бы рассматривать как публичное признание нечистоплотности их методов ведения бизнеса. Я разочарована, но ухитряюсь ответить ей улыбкой.

– В таком случае вам придется позвонить в свой швейцарский банк. Эти деньги вам не принадлежат.

Она не двигается с места, смотрит на меня недоверчиво и качает головой. Я вижу это как в замедленной съемке: ее волосы взлетают над плечами, веки опускаются. Опять эта кошачья улыбка, а потом ее губы слегка выпячиваются, придавая улыбке оттенок жалости. Ко мне. К бедной, старой, глупой Кристине.

– Вижу, вы не знаете, как это делается, Кристина. Осуществить транзакцию, позвонив в мой швейцарский банк по телефону, попросту невозможно. Для этого я должна приехать туда лично. То есть отправиться в Женеву.

Я чувствую, что густо краснею, – как обычно, кожа меня выдает. Разумеется, она права. В таких делах я не разбираюсь.

Она стреляет взглядом во флешку у меня в руке. Как бы она не поняла и это. Не догадалась, что на ней ничего нет. Я прячу флешку в карман, она стукается о лезвие фруктового ножа. Смотрю, как растет ее уверенность в себе, – а у меня ее, наоборот, становится меньше. Мина снова берется за распечатку.

– Доброе утро, Руперт… – жизнерадостность в ее голосе фальшива. – Я тут подумала о наших бывших поставщиках. Мне не нравится, как мы с ними обошлись… бла-бла-бла… – Она комкает мою распечатку и швыряет ее в мусорную корзину. – Ну, знаете, Кристина! Неужели вы всерьез считали, что я соглашусь? Последую вашим инструкциям? Это же публичное признание вины, а такого не будет никогда. – Я молчу, она смотрит на меня как на слабоумную. – Это бизнес. Он так устроен. Да, я вытеснила с рынка эти фермы, и да, я купила их землю. Это была удачная сделка, которая принесла солидную прибыль. И никаких налогов. Никаких нарушений закона: в моих методах ведения бизнеса нет ничего незаконного.

– Вы лгали в суде. Вы лжесвидетельствовали. В газете написали правду.

Она подается ко мне, смотрит мне в лицо, и я вижу, как в ее глазах сквозь голубизну проступает цвет стали.

– Да. Но это значит, что и вы лгали, верно? – Она закидывает ногу на ногу, усаживается поудобнее. – Вы в самом деле считаете, что сами ни в чем не виновны? Что вы бедненькая секретарша, которая просто выполняла свою работу? Кого вы из себя корчите, черт возьми? Робин Гуда хренова? – Она ударяет кулаком по столу. – Вы взломали мой личный счет в банке, и только богу известно, сколько денег присвоили. Так что хватит притворяться, будто хотите поступить по совести. Просто уходите. Если уйдете прямо сейчас, я готова сделать вид, что ничего не произошло.

Она поворачивается в кресле и теперь сидит спиной ко мне – почти, но не совсем. Она всегда так делала, когда отпускала меня, – для меня этот жест служил сигналом покинуть комнату. Я вижу, как она следит за моим отражением в оконном стекле, ожидая, что я встану и уйду.

Я встаю, направляюсь к двери и слышу, как быстро поворачивается кресло: она следит за мной. И не представляет, как я ее презираю. За недостаток воображения и потерю контроля. Я запираю дверь, вынимаю из замка ключ, поворачиваюсь и улыбаюсь.

– Давайте выпьем. Самое время. – Я стучу лезвием фруктового ножа по бокалу, словно собираясь произнести тост.

За окном темно, и времени может быть сколько угодно – от половины пятого до девяти. Она понятия не имеет, который час, и наверняка это сбивает ее с толку, хотя мой намек был более чем прозрачен. Время выпить. Могла бы и догадаться, что сейчас около шести.

– Кристина, просто скажите мне, чего вы хотите. – По ее голосу слышно, насколько она измучена.

Вместо ответа я наливаю ей виски со льдом и подавляю зевок: я и сама немного устала, а впереди длинная ночь.

Я подаю ей стакан, и она отпивает большой глоток. Смотрю, как он скатывается вниз внутри ее неестественно гладкой шеи. Она отводит глаза, возможно не выдержав моего пристального взгляда, обмякнув, откидывается на спинку кресла. Я занимаю место на подоконнике, сбрасываю туфли и поджимаю ноги. Кажется, на глаза у нее снова навернулись слезы, хотя она прячет их, разглядывая свой стакан и гоняя в нем ледышки. Мне надо быть начеку. Я всегда была слишком восприимчива к редким минутам слабости Мины. Особенно когда она старалась храбриться, как сейчас. Она поднимает на меня полные слез голубые глаза, но моя жалость к ней недостаточно сильна. Мне жаль ее, но не очень.

– А вы сами разве не будете? – спрашивает она.

– Да, спасибо, почему бы и нет?

Я не двигаюсь, и ей требуется минута, чтобы понять: я хочу, чтобы она меня обслужила. Когда это до нее наконец доходит, она с достоинством идет к шкафчику и выбирает такой же хрустальный стакан, как тот, из которого пьет сама. Льда она кладет недостаточно, виски льет слишком много – собирается напоить меня. Но тут я замечаю, что она и себе готовит такую же щедрую порцию. Она приносит мне стакан, но не касается его своим, как обычно делала. И не произносит никаких «ваше здоровье», так что я делаю это за нее. Я не выпью ни капли, но сомневаюсь, что она это заметит. Фруктовый нож у меня под рукой, лежит на коленях, и она садится на место.