Рени Найт - Секретарь

Она мотает головой и бормочет что-то невнятное. Первой пропадает речь. Наверняка она удивляется, что ее не слышат.

Она следит за мной взглядом, пока я хожу по комнате – включаю боковые лампы, создаю в гостиной уют, сама устраиваюсь поудобнее, плюхнувшись на диван и вытянув ноги.

– Длинный выдался день, – говорю я. – Вы, наверное, проголодались. Ужин Маргарет не оставила, но я с удовольствием что-нибудь приготовлю сама. И вы поужинаете с подноса в постели. Вы ведь не откажетесь? – Она не отвечает. – Ну, тогда пойдемте, я отведу вас наверх. – Я покидаю удобный диван, помогаю ей подняться, поправляю плед на ее плечах.

Она, похоже, решительно настроена идти сама, без посторонней помощи, и я отступаю и жду, что она вот-вот упадет. Но она оказывается крепче, чем я думала. Чуть пошатывается, но высоко держит голову, и это достойно восхищения.

Она поднимается по лестнице, держась одной рукой за перила, и я вижу, каких усилий ей стоит скрывать от меня слабость. Проходя по коридору, я заглядываю в розовую комнату. Как заманчиво выглядит постель! Я тоже устала, так бы и прилегла и поспала, но надо принести ей что-нибудь поесть, а потом еще закончить кое-какие дела.

Пока я отвлеклась, она успела уйти вперед, к своей комнате. Надеется захлопнуть дверь перед моим носом и запереться изнутри, но куда ей, при моем-то проворстве. Закрыться она не успевает: я ставлю ногу между дверью и косяком. Вхожу, поворачиваю ключ в замке и кладу его к себе в карман. А когда оборачиваюсь, она уже лежит в постели полностью одетая.

– Раздеться не хотите?

Она качает головой и укладывается на бок, лицом ко мне, и лежит так с открытыми глазами. Ее глаза следят за мной, пока я собираю ее одежду, оставшуюся с утра, – это сделала бы Маргарет, будь она на рабочем месте. Я сворачиваю одежду в узел, чтобы унести вниз. Задергиваю шторы, включаю лампы, отгораживаюсь от ночи. Я знаю, что у нее в спальне припрятан еще один мобильник, нахожу его в ящике туалетного столика и включаю. Сообщение от Энди, к которому обратились насчет интервью для журнала. Естественно, сначала он должен спросить у нее разрешения. «Безусловно, действуй», – пишу я в ответ. В ближайшие несколько недель наверняка не будет отбоя от желающих взять интервью.

Я оглядываюсь, беру подушку с кресла у окна и поворачиваю ее так, чтобы узор «турецкий огурец» располагался на ней правильно – с моей точки зрения, это толстым концом завитка вверх. Ветер крепчает. Дует прямо в окна. Я слышу знакомые звуки: это скребут по стеклу ветки магнолии. Надвигается гроза, поэтому охранник даже не высунется наружу, это исключено. Как ей, должно быть, досадно: за долгие годы она столько денег вбухала в охрану, а теперь, когда ей так нужна помощь, рядом никого нет.

– Я только схожу вниз. Ненадолго, – предупреждаю я, выхожу и запираю ее в комнате.

Странное ощущение: я в «Минерве», сама по себе. Не то чтобы одна, это я помню, но ощущение такое, будто я у себя дома. Наконец-то на своем месте. Меня больше не пожирают заживо, а окутывают коконом и оберегают.

В кухне я достаю из морозилки контейнер с овощным супом, приготовленным Маргарет, и размораживаю его на плите. Подумываю, не съесть ли тарелочку, но мне не до еды. В суп я добавляю еще одну дозу. Это средство не яд, от него она не умрет. Всего лишь расслабится. Быстрее уснет. Флунитразепам. Из той же группы препаратов, что и диазепам, которым пичкала меня Стелла Паркер. Я достаю из кармана нож для фруктов, режу яблоко, выкладываю ломтики на тарелку. Нож до сих пор безупречно острый. Его берегли все эти годы. Я нагружаю поднос и несу его наверх, а возле двери ставлю на пол, чтобы отпереть ее.

Когда я вхожу, в постели ее нет. Она оказывается в ванной. Должно быть, доползла туда на руках, цепляясь за ковер, потому что с трудом верится, что ей хватило сил проделать такой путь ногами. На полу повсюду осколки стекла, и я вижу, что она разбила окно симпатичной табуреткой, на которой обычно стоит цветок в горшке. Повсюду рассыпана земля, бедный папоротник лежит набоку и выглядит почти так же жалко, как Мина, которая дрожит, скорчившись на боку возле ванны. Я присаживаюсь рядом с ней. Ее глаза открыты, но на меня она старается не смотреть. Тем не менее я помогаю ей приподняться, подхватываю под руки, ставлю на ноги и волоку в постель. Думаю, не переодеть ли ее в ночную рубашку, но не вижу в этом смысла. Вместо этого просто усаживаю ее, как куклу, прислонив к подушкам.

– Вот. – Я ставлю поднос ей на колени.

Она слишком слаба, чтобы держать в руках ложку, и я кормлю ее, как малое дитя. Одну ложку, еще одну.

– Это домашний овощной суп, его приготовила Маргарет. Утром она будет здесь. Маргарет вас и найдет, – объясняю я.

Она отворачивается, отказываясь от очередной ложки. С яблоком ей определенно не справиться, но я на всякий случай ставлю тарелку рядом с ней. Голова у нее клонится вниз, еле держится на шее, я отставляю поднос и присаживаюсь на край постели. Я могла бы сделать с ней что угодно, но пока хочу просто поговорить.

– Вы бывали в лесу Суэйнстон, Мина? – Вопрос риторический. – Я – да. Там прекрасно. По крайней мере, было в тот день, когда я туда ездила. Светило солнце, я забрела глубоко, в самую чащу. Был полдень, солнце сияло вовсю, но, посмотрев вверх, я не увидела его из-за деревьев и помню, как холодно мне стало. Я подумала, что это, должно быть, то самое место. Наверное, тут с ним все и случилось. Я задрожала, совсем как на суде, когда услышала, что Джон Фрейзер покончил с собой.

В то время, через неделю после суда, мне было совсем худо, я ни в чем больше не видела смысла. Я стояла, глядя вверх, на деревья, и мне казалось, что я слышу эхо выстрела, похожее на громкий удар кнута. Я закрыла глаза и поверила, что это ружье Джона Фрейзера. Я перенеслась в прошлое и увидела, как он положил подбородок на дуло и нажал спусковой крючок. Воспоминания об этом, застрявшие в лесу, повторялись вновь и вновь. Я видела, как разлетелись с тревожным щебетом птицы, а потом вернулись и заскакали вокруг его тела, как обычно делают пернатые, поблескивая любопытными глазками.

Я видела эту картину так отчетливо, что мне захотелось воссоздать ее для Мины. Чтобы и она ощутила тот же стыд, который охватил меня. К тому времени я уже прочитала ту самую заметку в местной газете – несколько сухих строк о смерти старика.

– Вы знали, что отец Джона Фрейзера, Малкольм, переселился сюда из Шотландии еще в войну? Он купил земельный участок в Кенте и занялся фермерством, стал создавать дело, чтобы потом передать его сыну. При Джоне компания «Фрейзер» разрослась, потом за дело взялся Клиффорд. Клиффорд был хорошим фермером, Мина. При нем дело процветало. Он действительно вкладывал в эту ферму всю свою душу.