Рени Найт - Секретарь

– О прекращении выплат она узнает только на следующей неделе. Но, возможно, у нее есть доступ к тем номерным счетам в швейцарских банках. Она может просто присвоить их себе? Я не знаю, как там все устроено.

– Ох, Кристина, нет никаких номерных счетов.

Ложь номер два. Я делаю на столе еще одну зарубку.

– Вы никак не можете не лгать? Даже сейчас?

Она смотрит, как я достаю из кармана листок бумаги. Замечает, что это лишь куцый обрывок, и не придает ему значения. Но видимость бывает обманчивой, и я расправляю листок краем ладони. Теперь ей видно, что на нем написано. На этом обрывке перечислены знакомые ей названия бывших поставщиков «Эплтона». Их давно уже не существует: они стали жертвой ее алчности. Рядом с каждым названием – рисунок. Интересно, помнит ли она, как, сидя за своим столом в кабинете, присваивала символ в виде зверька каждому из своих обреченных поставщиков?

– Белка, кролик, барсук, олененок, еж и ласка. – Я провожу по ним пальцем сверху вниз. – В Финчеме я ночевала в вашей спальне. Видела фигурки этих зверьков на вашем туалетном столике. И то, как вы старательно подписали их имена: Браунлоу, Персивал, Симпсон, Лансинг, Хогарт и Мактолли. Точно так же, как назвали подставные компании. Едва ли это совпадение. Все это время они оставались в вашей голове и наконец были вызваны из памяти.

Она качает головой, словно испытывая разочарование.

– Это и есть ваша неопровержимая улика? Кристина, этот клочок бумаги ничего не значит. На нем даже нет даты. Кто определит, когда были сделаны эти записи?

Я замечаю, что она закатывает глаза, видя, как я сворачиваю листок и убираю его обратно в карман.

– Это доказательство.

– Доказательство чего? Ох, Кристина! Ничего это не доказывает. Список поставщиков и какие-то рисунки с подписями – не более чем каракули. – Она произносит это самым убедительным тоном, но мне понятен ход ее мыслей. Она наверняка думает: если ее слово будет против моего, кто мне поверит? Такой неадекватной, неуравновешенной, ненадежной? – Только не говорите, что и фигурки-уимзи у вас в кармане. – Она улыбается. – Пожалуйста, давайте на этом остановимся. Я могу вам помочь. Ну же, позвольте мне позаботиться о вас. – Она разговаривает со мной, как с шестилетним ребенком.

– Если эта бумажка ничего не значит, зачем же тогда вы просили меня избавиться от нее? Она нашлась в той коробке из архива, среди документов, которые вы велели мне сжечь.

Мина все еще улыбается, но теперь, похоже, задумалась: если я сохранила этот обрывок, что еще попало ко мне в руки?

– Я ничего не просила вас сжигать, Кристина.

– Вы сказали, чтобы я избавилась от коробок, а не сожгла их – да, правильно. Вы предлагали выбросить их где-нибудь по пути домой. Точно так же, как Дэйву – выкинуть ваш ноутбук и другие изобличающие вас улики на заправке.

Улыбка сползает с ее лица, я вижу, как ее место занимает ненависть, и задумываюсь, испытывала ли она вообще когда-нибудь ко мне симпатию. Я кладу ее мобильник обратно в карман и мысленно считаю до пятнадцати, прежде чем снова заговорить.

– Я и флешку сохранила. На ней тьма улик – с одного ноутбука, который вы так беспечно куда-то задевали.

– Понятия не имею, о чем вы говорите. – Она все понимает, но я молчу, а она не может остановиться и спешит заполнить паузу, которую я держу. – Вы же отдали ее мне. Я помню. Флешка была только одна, вы положили ее мне на ладонь и сказали, что других нет. Я всегда доверяла вам, Кристина, очень сомневаюсь, чтобы вы солгали мне в таком вопросе.

Но я вижу, что, произнося эти слова, она не чувствует в них уверенности.

– « В электронной почте, бумагах – где-нибудь всегда остаются следы. Даже в случае с подставными компаниями. Компьютеры, мобильники – их содержимое неизбежно привело бы к вам. И вы распорядились, чтобы ваш водитель и ваш секретарь избавились от улик» .

Раньше ее забавляла моя способность наизусть цитировать протоколы совещаний, извлекать из памяти телефонные номера, страницами воспроизводить записи многомесячной давности из ее ежедневника. Но теперь, похоже, она не находит в цепкости моей памяти ничего занимательного. И, похоже, начинает тревожиться еще об одном: что еще я держу у себя в голове? Подслушанные телефонные разговоры. Совещания, на которых я присутствовала, никем не замеченная. Тихо, как мышка, я находилась в самой гуще событий.

– Кристина, мы же проработали вместе восемнадцать лет. Вы ведь не предадите меня теперь, правда? – Рискнув, она тянется к моей руке. Ее кожа на краткий миг касается моей.

Я задерживаю свою руку под ее лишь настолько, чтобы почувствовать, какая влажная у нее ладонь.

– Мина, вам прекрасно известно, насколько я ответственна. Я не справилась бы со своей работой, если бы не подстраховывалась всегда и во всем. Мы слышали в суде, насколько вы рассеянны – вечно все теряете. Я беспокоилась, что вы где-нибудь посеете и эту флешку, поэтому скопировала все, что на ней было, на другую. – Я раскрываю ладонь и показываю ей флешку, и она вновь смотрит на нее, как на экзотическое насекомое. – Я думала, что вам может понадобиться что-нибудь с ваших пропавших ноутбуков, потому и хранила ее для вас. А она, оказывается, пригодилась не вам, а мне.

Я зажимаю флешку в кулаке и смотрю, как Мина открывает рот, собираясь заговорить. Я поднимаю руку, и она замирает. Все выходит гораздо проще, чем я предполагала.

На этой флешке нет ничего, никаких веских улик, но Мина не знает, как я выгляжу, когда лгу, а я стала настоящим виртуозом в этом деле. Училась на лучших образцах. В одном она права: в то время мне и в голову не приходило что-либо от нее утаивать. Тогда я еще была честной до неприличия.

– Дать вам воды?

Она побледнела – как бы не упала в обморок. Ногтем большого пальца она скребет кожу вокруг ногтя на указательном. Еще минута – и наверняка начнет дергать себя за волосы.

– Чего вы хотите, Кристина?

Нож в моей руке наверняка служит подсказкой. Хоть это и нож для хлеба, он убийственно острый. Немецкий. Высшего качества. Профессиональный. Такой, каким пользовалась Мина в передаче. Иногда даже шутила, что им недолго и палец себе оттяпать. Наблюдая за ней, я увлекаюсь. Как она силится раскусить меня! Угадать, что творится у меня в голове. Но даже не представляет. Вообще.

А я вижу ее насквозь – ясно, как никогда прежде. Без проблем читаю ее мысли. Ведь я посвятила этой задаче всю свою карьеру. Подстраивалась к каждому ее чиху, по изменениям тона угадывала настроение, отзывалась на любые ее потребности. Ну вот, началось: она тянет себя за волосы, пока не выдергивает несколько тонких прядок. Одна остается лежать на плече, другая плавно падает на пол.