Рени Найт - Секретарь

Зато я начала день с чая, тоста, яйца вкрутую и половинки грейпфрута. Вижу, как она мучается – головокружение, вспышки головной боли, с которыми она пытается справиться, массируя виски кончиками пальцев. Если не съест что-нибудь как можно скорее, скоро ее затошнит. Обычно я приносила ей тарелку с фруктами, чтобы повысить уровень сахара в крови, и пальцы у меня так и зудят от желания взяться за ее хорошенький фруктовый ножик. Но я держусь. Просто наблюдаю и жду. Наконец она сдается.

– Кристина, нельзя ли мне сделать себе тост? Сегодня утром я ничего не ела. – Она отодвигает стул от стола.

– О, я сама, – говорю я, поднимаюсь и иду к хлебной доске. Она сразу же соглашается – наверное, считает, что я до сих пор не в силах бороться со своим желанием приносить пользу.

Я вытягиваю из подставки хлебный нож, отрезаю два ломтя хлеба на закваске, кладу их на решетку для тостов на плите. Готовые тосты я мажу сливочным маслом и слегка посыпаю солью, как она любит, после чего ставлю их на стол.

– Спасибо вам, Кристина, – говорит она, откусывает и пальцем подбирает каплю масла, стекающую из уголка рта. Она не торопится. Жует. Глотает. – Спасибо вам, – повторяет она, чуть не поперхнувшись этими словами.

Может, это из-за ножа у меня в руке. Нож тревожит ее. Он самый обычный, хлебный – кухонная принадлежность. Я кладу его себе на колени под столом – пусть думает, что его у меня нет. Как перевернулся с ног на голову мир, в котором она очутилась! Ее преданный и надежный секретарь, женщина, которой даже во сне не привиделось бы тронуть Мину хоть пальцем, теперь сидит у нее на кухне с ножом в руке.

– Вы правы, Кристина. Бывает тоскливо и одиноко, но работа вознаграждает за все.

Браво, Мина! Не могу не восхититься ее стараниями скрыть свою нервозность. С ее точки зрения, выказать слабость – значит, совершить ошибку. Тем не менее я вижу эту слабость и слышу тот самый льстивый тон, который она пускает в ход, стремясь завоевать упрямого собеседника. С членами совета директоров этот прием всегда срабатывал. Возможно, я должна быть польщена, что против меня применили то же средство.

– Скорее всего, вы понимаете это лучше, чем кто бы то ни было, Кристина. Мы с вами обе усердные, работящие женщины-профессионалы. А мои дети… даже если они присутствовали на суде из корыстных побуждений, я их за это не виню.

Она ждет моей реакции, и я реагирую – стучу спинкой ножа снизу по столу. Она продолжает.

– Знаете, дети приезжали в суд затем, чтобы поддержать и вас. Особенно Лотти. Она всегда вас любила. С самой первой встречи. Вы ее помните? Помните, как она явилась на кухню, уселась ко мне на колени и слушала, как мы беседуем? Она сразу сказала мне, что вы очень хорошая. Я предложила вам работу в том числе и по этой причине. Мне было важно знать, что вы нравитесь детям.

– Разумеется, я им нравилась, – подтверждаю я. – Ведь я столько для них сделала, когда они были маленькими. Когда вы отправили их в закрытые школы, это я им писала. Подписывалась за вас, как будто эти письма им посылали вы. И посылочки, которые собирала в выходные, – кексы, печенье. Я прикрывала вас, делала незаметным ваше отсутствие, и они верили, что небезразличны вам. Вы понятия не имеете, сколько я для вас сделала.

Я словно оправдываюсь и чувствую, как жар приливает к коже. Я знаю, что Мина это видит. Она качает головой и грустно улыбается.

– Я это знаю, Кристина. Когда я звонила детям, они иногда благодарили меня. Разумеется, благодарить им следовало не меня, а вас. Но вы же не хотели, чтобы я объяснила им это, правда? Тогда все старания были бы напрасны, ведь так? Ваши старания сохранить эту тайну. Ведь смысл был в том, чтобы они чувствовали себя нужными и любимыми, и вам это удалось. Вы восполнили мое отсутствие. И да, я была благодарна вам, хотя, возможно, недостаточно ясно давала это понять. Сожалею об этом. Я знаю, как важно это было для детей и как ответственно вы подошли к делу.

Я ничего не могу с собой поделать. Ее слова действуют на меня. Я слишком долго ждала, когда услышу их.

– А еще, Кристина, я сожалею о том, что сказала в суде. У меня не было выбора. Я сделала это ради всех нас – не только ради себя, но и ради вас с Дэйвом. Мы же все это понимали, правда? Мы трое. Что выстоим или упадем вместе.

– Надо было с самого начала сказать мне правду.

– Но я же сказала.

– Нет. В Женеву вы ездили не к своей матери.

– К ней.

Крепко вцепившись в рукоятку ножа, я вытаскиваю его из-под стола. Хватит притворяться, что его нет рядом. Она вздрагивает.

– Ложь номер один, – говорю я и делаю зарубку на деревянном столе. – Вы заплатили своей матери, чтобы она соврала в суде. Ее месячное содержание удвоилось после того, как она выступила в вашу защиту. Сумма на счету Элизабет Эплтон значительно выросла после суда.

Тик-так, тик-так. Она пытается понять, откуда, черт возьми, мне это известно. А потом до нее доходит. Ну конечно же. Она ведь доверяла мне всегда и во всем, даже не задумываясь – а зачем? У нее даже мысли не возникло, что я, ее секретарь Кристина Бутчер, в один прекрасный день стану для нее угрозой. Теперь она понимает, как была самонадеянна.

Я проработала у нее восемнадцать лет, а она даже не представляет, кто я такая. Интересно, удосужилась ли она хотя бы прочитать, что писали обо мне в газетах? Секретарь Мины Эплтон представляла собой в суде одинокую фигуру . Когда процесс закончился, мне и Дэйву посвятили по целому абзацу. Истории нашей жизни изложили в ста пятидесяти словах.

Водитель – Дэвид Сантини.Бывший сотрудник службы охраны Дэвид Сантини, в такси к которому в Лондоне однажды села Мина Эплтон, даже представить себе не мог, что когда-нибудь он… и т. д. и т. п.

Секретарь – Кристина Бутчер.Когда полиция явилась в дом Кристины Бутчер с обыском в пять часов утра в воскресенье, хозяйка, в отличие от большинства людей, не выказала ни возмущения, ни страха, а встретила полицейских подносом с горячими напитками…

На протяжении всего процесса миссис Бутчер была рядом со своей работодательницей…

Она была не просто секретарем – ей доверяли самые сокровенные стороны жизни Мины Эплтон, от банковских счетов до забот о ее троих детях…

Нет, Мина лишь бегло проглядывала то, что касалось нас: гораздо больше ее интересовали статьи о ней самой, занимавшие целые развороты, – сначала рассказы о ее блистательной карьере, потом – о ее триумфе.

Я вижу, что нож не на шутку тревожит ее. Зрачки Мины сжались, стали крошечными точками. Я достаю ее мобильник и начинаю набирать текст большими пальцами, задевая нож краем ладони. Через несколько секунд приходит ответная эсэмэска. Я поворачиваю телефон к Мине, чтобы она могла прочесть. Это сообщение из ее банка. «В регулярные платежи на счет Элизабет Эплтон с последними цифрами …165 внесены указанные изменения».