К Тюдор - Похищение Энни Торн

Разумеется, это было бредом. Когда я вошел, отец, как обычно, сидел, развалившись в кресле перед телевизором. Одного вида его кудрявой макушки над спинкой кресла было достаточно, чтобы понять, что он уже отключился. Энни внизу не было, так что я предположил, что она у себя в комнате. Вонь в доме была даже хуже, чем обычно. Зажав рот, я помчался наверх, в ванную.

Однако на лестничной площадке я остановился. Дверь в комнату Энни была широко распахнута. Раньше такого никогда не случалось. Я шагнул вперед.

– Энни?

Я заглянул внутрь. Комната, как обычно, была погружена в полутьму. Свет лишь слегка пробивался через тонкие занавески. Кровать была не застелена. И если внизу вонь была сильной, то здесь она казалась невыносимой. В комнате пахло застоявшейся мочой, сладковато-приторной гнилью и чем-то, похожим на тухлые яйца и рвоту одновременно. Но она была пуста.

Я проверил свою комнату. Тоже пусто. Я постучал в дверь ванной.

– Энни? Ты там?

Тишина. На двери ванной замка не было. Отец снял его после того, как Энни, будучи еще совсем маленькой, однажды там заперлась.

Мы с мамой сидели у двери и пели Энни песенки, чтобы ее успокоить, пока отец возился с замком. Когда он наконец сумел его снять, то мы обнаружили, что Энни уснула, свернувшись клубочком на полу. На ней были лишь подгузник и футболка.

Какое-то время я так и стоял, глядя на закрытую дверь. Затем, взявшись за ручку, которая показалась мне на удивление липкой, я открыл ее и включил свет. У меня все поплыло перед глазами.

Красный цвет. Он был повсюду. На умывальнике. На зеркале. Красные пятна тянулись по полу. Они были яркими, блестящими и свежими.

Не в силах оторвать от них взгляд, я чувствовал, как к моему горлу подкатывает тошнота. Я взглянул на свою руку. Она была вся в багровых пятнах. Развернувшись и выбежав из ванной, я, спотыкаясь, помчался вниз по лестнице. Теперь я видел, что стены и перила тоже были измазаны красным.

– Энни! Папа!

Перепрыгнув последнюю ступеньку, я ринулся в гостиную. Отец все так же сидел в кресле спиной ко мне.

– Папа?

Обойдя кресло, я увидел лицо отца. Его глаза были полузакрыты, а из приоткрытого рта доносилось хриплое дыхание. На нем был старая фуфайка с логотипом группы «Мокрые, мокрые, мокрые». Он выиграл ее в какой-то местной радиовикторине (на самом деле он хотел выиграть отпуск в Испании). Человек порой запоминает нелепые вещи. Как, например, я запомнил, что под портретом Марти Пеллоу расплылось огромное пятно, шедшее прямо от середины груди отца. Оно напоминало вылившиеся из перьевой ручки чернила. Вот только это пятно было слишком большим. И не синим, а красным. Темно-красным. Не чернила. Кровь. Мокрая, мокрая, мокрая.

Я пытался справиться с паникой. Пытался думать. Ранили. Его ранили. Энни пропала. Нужно было звонить в полицию. В 999. Подбежав к висевшему на стене телефону, я схватил трубку и дрожащими пальцами набрал номер. Казалось, гудкам не будет конца. Наконец приятный голос ответил:

– Какая служба вам требуется?

Я открыл было рот, однако слова застыли у меня на языке. Кровь. Красная. Свежая.

– Алло? Какая служба вам требуется?

Ванная. Пятна на полу. Но не просто пятна. Они имели форму. Одно большое, пять маленьких. И так – по всему полу.

Следы. Маленькие следы.

– Алло? Вы еще там?

Я опустил трубку. Сзади раздался какой-то шум. Тихое хихиканье. Повесив трубку, я развернулся.

В дверном проеме стояла Энни. Должно быть, она пряталась в шкафу под лестницей. Она была голой и перепачканной кровью с ног до головы, напоминая дикаря в боевой раскраске. На ее руках и плоской груди виднелись раны. Она пыталась и себя порезать. Глаза Энни блестели, в одной руке она держала большой кухонный нож.

Я старался дышать глубже и не броситься с криком из окна.

Нож. Отец. Мокрые, мокрые, мокрые.

– Энни. Ты в порядке? Я… Я думал, что кто-то вломился в дом.

На ее лице промелькнуло замешательство.

– Спокойно, Энни! Теперь я дома. Я смогу тебя защитить. Ты ведь знаешь это, правда? Я – твой старший брат. Я всегда смогу защитить тебя.

Лезвие ножа дрогнуло. Что-то в ее лице изменилось. Теперь она почти казалась моей Энни. Как раньше. Я почувствовал, что мое сердце сжалось.

– Положи нож. Мы со всем разберемся, – сказал я дрожавшим от слез голосом, протянув к ней руки. – Давай же.

Энни улыбнулась. А затем ринулась на меня с полным животной ярости рыком. Однако я был к этому готов. Сделав шаг в сторону, я с силой ее толкнул. Пролетев вперед, Энни зацепилась ногой за каминный коврик и упала. Я выхватил из огня кочергу, но понял, что в этом уже не было нужды. Энни ударилась головой об угол камина и рухнула на пол. Нож выпал из ее руки.

Трясясь, я стоял на месте, почти ожидая, что она сейчас вскочит на ноги и вновь бросится на меня. Однако Энни продолжала лежать неподвижно. Поскольку, что бы ни скрывалось у нее внутри, оно было внутри тела восьмилетней девочки. А восьмилетние очень хрупкие. Они легко ломаются.

Я оглянулся на отца. Нужно было отвезти его в больницу. Я посмотрел на телефон. А затем метнулся на кухню. Отец учил меня водить. Мы с ним не раз ездили по местным дорогам. В те времена в Арнхилле никого не волновало, что за рулем – пятнадцатилетний подросток. Я не был хорошим водителем. Но я знал, как управлять автомобилем.

И знал, где лежат отцовы ключи.

Отец был тяжелым. Он набрал вес. Дотащив его до двери, я приоткрыл ее и выглянул на улицу. Никого. Занавески на окнах всех соседних домов были затянуты, однако я не мог быть уверен, что из-за одной из них не выглядывает кто-нибудь не в меру любопытный, вроде миссис Хокинс. Впрочем, выбора у меня не было. Придется рискнуть.

С трудом мне удалось доволочь отца до машины. Прислонив его к задней двери, я открыл дверь переднего пассажира, после чего затолкал отца внутрь. Затем я отступил. Мои руки и школьная рубашка были перепачканы кровью. Впрочем, времени беспокоиться об этом не было. Больница находилась в двадцати милях от деревни, в Ноттингеме. Нужно было двигаться быстрее. Я поспешил к водительской двери, но внезапно замер и оглянулся на дом. Энни.

Я не мог просто бросить ее.

«Она пырнула ножом отца».

Она же еще ребенок.

«Уже нет».

Она может умереть.

«И?»

Я не могу бросить ее. Только не это. Я не должен повторить то, что уже было.

Я метнулся обратно в дом. Часть меня ожидала, что Энни там не будет, как в фильме ужасов, когда герой думает, что убил злодея, а тот исчезает, чтобы затем вновь появиться с бензопилой. Однако Энни по-прежнему лежала там, где упала. Голая. Черт! Я помчался наверх. Мое сердце билось, как внутренние часы, напоминая мне, что у меня мало времени. Распахнув стоявший в комнате Энни небольшой белый шкаф, я схватил одну из ее пижам – розовую, с белой овечкой – и ринулся обратно на первый этаж.