Джоди Пиколт - Второй взгляд

— Дорогая! — раздается у меня за спиной голос отца. Оборачиваюсь, он целует меня в щеку. — Прости, Спенсер, — говорит он, и они пожимают друг другу руки. — Я смотрел бокс. Потрясающее зрелище. Особенно для тех, кто интересуется психологией иммигрантов…

Наука для меня — темный лес, однако я выросла в этом лесу. Мой отец Гарри Бомонт — профессор биологии в Вермонтском университете. Спенсер, профессор антропологии, разделяет его взгляды на законы генетики Менделя. Они оба — последователи еще одного ученого, Генри Перкинса, который познакомил Вермонт с евгеникой: наукой о совершенствовании человечества благодаря улучшению генетики. Профессор Перкинс когда-то возглавлял Вермонтское евгеническое общество, частную организацию, которая занималась изучением законов генетики, так сказать, на местном материале. Ныне он совместно со Спенсером и моим отцом работает под эгидой Вермонтской комиссии по вопросам сельской жизни. Созданный ими Комитет по изучению человеческого фактора много лет работал на Институт семьи, исследуя историю вырождающихся вермонтских семей и пытаясь понять, каким образом социальное и экономическое состояние города влияет на судьбы его жителей. Их родословные таблицы, несомненно, пригодятся социальным работникам и полицейским, которые опекают трудных подростков и досрочно освобожденных преступников. Эти исследования имеют самое широкое значение: как и всякий другой штат, Вермонт может служить уменьшенной моделью всей страны.

В результате столь упорной научной работы станут возможными реформы, способные изменить будущее Вермонта. Спенсер часто говорит, что нам нужно стремиться не вперед, а назад — в ту пору, когда при слове «Вермонт» людям представлялся безмятежный пасторальный пейзаж: утопающие в зелени городки, белые церкви, пестрые склоны холмов, поросших лесом. Мой отец и Спенсер чуть ли не первыми поняли, что эта чу́дная картина замутилась вследствие того, что генетический фонд янки истощается и загрязняется. Сотрудники Института семьи отправляются в небольшие города и изучают, как социальный и экономический статус сказывается на генетических процессах, происходящих в семьях. Закономерно, что в городах, находящихся в состоянии экономического упадка, растет количество жителей, попадающих в тюрьмы, психиатрические лечебницы и школы для слабоумных детей. Ущербные гены, приводящие к слабоумию и проявлению криминальных наклонностей, разумеется, передаются потомству — это очень хорошо видно на схемах, которые отец часто раскладывает на нашем обеденном столе. Выявляя носителей подобных генов и лишая их возможности размножаться, Вермонт сможет вернуть себе былое процветание.

Спенсер без конца повторяет, что все его исследования направлены на создание идеальной вермонтской семьи.

— Такой семьи, как у нас с тобой, — добавляет он.

С тех пор как я вышла замуж, мне тоже приходится вносить свою лепту в дело всеобщего процветания. Я состою в совете Общества помощи детям и в Обществе дочерей Американской революции, выполняю обязанности секретаря женского комитета при церкви. Но женщины, с которыми я встречаюсь там, — грудастые, в жакетах с подплечниками и чулках со швом — говорят одно и то же, думают одинаково и так похожи друг на друга, что мне трудно бывает их различать. Я никогда не стану одной из них.

Иногда я думаю, как сложилась бы моя жизнь, если бы я не вышла замуж за Спенсера, а поступила бы в колледж. Наверное, я стала бы сотрудницей евгенического общества, как Фрэнсис Конклин и Гарриет Эббот. Была бы я счастливее, вот в чем вопрос? Эти женщины ощущают себя частью движения, которое приведет Вермонт в безоблачное будущее. Не могу сказать то же самое о себе.

Спенсер говорит, что предназначение некоторых женщин — изменять этот мир, а другие созданы для того, чтобы он не развалился. А еще есть женщины, которые не находят себе места в этом мире, потому что знают: сколько бы они ни старались, они всегда будут здесь чужими. Я отношусь к их числу.

Отец обнимает меня за плечи.

— Как поживает мой внучек? — спрашивает он, словно нет никаких сомнений в том, что родится мальчик.

— Парень силен, как буйвол, — отвечает Спенсер. — Лягает Сисси без передышки.

Отец расплывается в улыбке. Никто не упоминает о моей матери, хотя ее имя словно витает в воздухе. Интересно, я в утробе тоже была сильна, как буйвол, и лягалась целыми днями?

Струйки пота бегут у меня меж грудей, стекают по спине. Голова под шляпой нестерпимо чешется. С озера доносится гудение барж, вереницей отплывающих от берега.

— Мэм, вы хорошо себя чувствуете? — слышу я чей-то голос.

Поворачиваюсь и вижу молодого человека в светлом костюме, с красной гвоздикой в петлице. Его волосы цвета патоки аккуратно причесаны на косой пробор. Рука его слегка касается моего локтя.

— Вы выглядите немного усталой, — говорит он. — Несомненно, вы здесь самая очаровательная женщина. Но похоже, ваши силы на исходе.

Прежде чем я успеваю ответить, между нами вырастает Спенсер.

— Вы хотите что-то сказать моей жене? — спрашивает он.

Молодой человек пожимает плечами.

— Я хочу кое-что сказать всем этим людям, — говорит он, указывая на толпу, и, подмигнув мне, исчезает.

— Может, на следующий год ты нокаутируешь ирландца на боксерском ринге, — обращается отец к Спенсеру.

— Я нокаутирую всякого, кто будет приставать к Сисси, — ухмыляется Спенсер.

Слова его заглушает раскатистый баритон того самого молодого человека, о котором идет речь.

— Леди и джентльмены! Легенда о Самюэле де Шамплене! — провозглашает он.

Люди спешат увидеть представление на исторический сюжет. Музыканты играют индейские мелодии, выходят четыре смельчака, изображающие зловещих ирокезов. Они полуголые, как и положено дикарям, лица и тела их разрисованы цветными полосами. Отважный путешественник Шамплен, прибывший в сопровождении воинов-алгонкинов, убивает всех врагов одним выстрелом из своей винтовки, и они падают вповалку.

— Мрачная эпоха господства дикарей закончилась в этот решающий час, — возвещает оратор. — Могущественный Шамплен пересек воды… и сотворил из великого хаоса великий порядок.

Раздаются аплодисменты, актеры кланяются, а зрители начинают расходиться.

— Ну, куда пойдем теперь? — спрашивает Спенсер. — Скоро начнется бейсбольный матч, а на озере будут гонки катеров. Или ты хочешь посмотреть выставку?

Хотя нас разделяют колеблющиеся людские волны, я вижу, что мужчина, стоящий по другую сторону сцены, неотрывно смотрит на меня. Он такой же смуглый, как и индейцы, игравшие в историческом представлении. Глаза у него темные — не глаза, а настоящие ловушки. Встретив мой взгляд, он не улыбается и из вежливости делает вид, что смотрит в другую сторону. Не могу двинуться с места даже после того, как Спенсер касается моего плеча. Я чувствую, что странный незнакомец может причинить мне боль, и сознаю, что он никогда этого не сделает. Сама не знаю, что завораживает меня сильнее.