Джоди Пиколт - Второй взгляд

— Сисси?

— Идем посмотрим выставку, — говорю я, надеясь, что это вполне приемлемый ответ.

Когда я оборачиваюсь, темноглазого незнакомца уже нет.

Свобода и единство.

Заброшенный участок на Шелберн-стрит превратился в выставочную площадку. Мы сидим на трибуне и смотрим шоу Берти Бриггс «Легендарные танцующие кошки». Я обмахиваюсь программкой, как веером. Приподнимаю волосы с мокрой от пота шеи и пытаюсь засунуть их под шляпу. Замечаю, что под мышками у меня темные круги, и краснею от смущения.

Спенсеру наверняка тоже жарко. Но в своем костюме из индийского льна он выглядит таким же спокойным и невозмутимым, как и обычно. Они с отцом наблюдают за цыганами, которые предлагают свои товары: плетеные корзинки, настои трав, снегоступы. Летом они раскидывают свой табор на берегах реки и озера, а зиму, говорят, проводят в Канаде. Разумеется, это не настоящие цыгане, а самые обычные индейцы. Но их называют джипси [10] От англ . Gypsies — цыгане. — у них темная кожа, они ведут кочевую жизнь, и их многочисленные дети частенько попадают в приюты и тюрьмы.

— Воскресшие исмаилиты, — бормочет Спенсер.

Профессор Перкинс проводил свои исследования среди этих самых джипси и выяснил, что в их клане нередки случаи умственного расстройства. Он изучал и семьи, принадлежащие к племени так называемых пиратов, которое ютится в плавучих трущобах. Различия между этими семьями и, скажем так, здоровой американской семьей вроде нашей обусловлены генетическим фактором. Отец, склонный к бродяжничеству, производит на свет сына-бродягу. Развратная мать передает это качество дочери.

— В Брандоне были сделаны три операции, — говорит отец. — И еще две — в тюрьме.

— Замечательно, — улыбается Спенсер.

— Наши надежды скоро станут явью. Уверен, со временем многие пожелают пройти через это добровольно. Как только поймут, что эта небольшая процедура существенно облегчит им жизнь.

Одна из дрессированных кошек Берти Бриггс начинает расхаживать по проводу. Лапы у нее дрожат, — по крайней мере, мне так кажется. Внезапно у меня перед глазами все начинает расплываться. Опускаю голову, смотрю на собственные колени и несколько раз глубоко вдыхаю, отгоняя приступ дурноты.

Неожиданно на колени мои ложится маленькая ручка, смуглая, а может, просто грязная. В ней зажат измятый листок бумаги, на котором, в окружении луны и звезд, напечатано: «Предсказания судьбы — мадам Солиат». Вскидываю голову, но мальчуган, оставив листок у меня на коленях, исчезает в толпе.

— Пойду поищу туалет, — говорю я, поднимаясь.

— Я тебя провожу, — заявляет Спенсер.

— Я вполне в состоянии дойти туда сама.

В конце концов Спенсер соглашается отпустить меня. Он помогает мне сойти с трибуны и машет рукой, указывая, куда нужно идти.

Убедившись, что он больше на меня не смотрит, направляюсь совсем в другую сторону. Вытаскиваю из сумочки сигарету (Спенсер полагает, что женщине ни в коем случае не следует курить) и ныряю в шатер мадам Солиат. Он небольшой, черный, занавески у входа расшиты золотистыми звездами. На гадалке серебристый тюрбан, в каждом ухе по три серебряные серьги. Под столом лежит огромная собака, она высунула язык, розовый, как открытая рана.

— Садитесь, — говорит гадалка так, словно она давно меня ждала.

У нее нет ни чайных листьев, ни хрустального шара. Она не просит меня протянуть руку и не пытается рассмотреть мою ладонь. Я уже собираюсь встать и уйти.

— Не бойтесь, — произносит гадалка. Голос у нее глубокий и низкий, как у мужчины.

— Я не боюсь.

Разминаю в пальцах сигарету и слегка вскидываю подбородок, стараясь показать, какая я смелая.

Гадалка качает головой и опускает взгляд на мой живот:

— Насчет этого…

Моя мать умерла в родах. Предчувствую, что со мной произойдет то же самое. Конечно, жаль, что я не увижу своего ребенка… зато велика вероятность того, что я наконец-то увижу мать.

— Ты ее увидишь, — отвечает гадалка, словно я говорила вслух. — То, чего ты не знаешь, станет ясным. Но это замутит другие воды.

Она говорит загадками. Напускает туману, сказал бы Спенсер. Впрочем, визит к гадалке — занятие не для ученого, и Спенсер никогда бы до такого не унизился. То, что она предсказывает мне, может случиться со всяким: гадалка обещает, что я скоро получу крупную сумму денег; предупреждает, что в наш дом скоро придет незнакомец. Вытаскиваю из кошелька доллар и чувствую, как пальцы гадалки сжимают мое запястье. Пытаюсь вырваться, но она держит так крепко, что я ощущаю биение собственного пульса.

— На твоих руках смерть, — говорит она, прежде чем меня выпустить.

Чуть живая от страха, поднимаюсь на ноги и выскакиваю из шатра. О да, она права. Я приношу смерть, ведь своим появлением на свет я убила собственную мать.

Бреду, сама не зная куда, лица вокруг расплываются. Неожиданно обнаруживаю себя среди молодых людей, студентов университета, толпящихся перед входом в «Хрустальный лабиринт». Пытаюсь идти против людского потока, но это бесполезно. Толпа вносит меня внутрь, и я оказываюсь среди зеркальных стен.

Спенсер рассказывал мне об этом передвижном лабиринте, сооружение которого обошлось в двадцать тысяч долларов. Из-за перегородки доносится визг заблудившихся школьников. Воздух здесь густой, как заварной крем. Мое собственное отражение преследует меня, возникая за каждым поворотом.

Жарко, по шее стекает пот. Останавливаюсь и касаюсь рукой собственного отражения — живота, в котором живет ребенок, щеки, подбородка. Неужели всем прочим людям я кажусь такой испуганной?

Медленно иду, не отрывая руки от стекла, мои отражения следуют за мной, переползая из зеркала в зеркало… Внезапно вместо своего лица я вижу в зеркале чужое. Черные глаза, черные волосы, рот, не знающий, что такое улыбка. Нас разделяет всего несколько дюймов. Меня и мужчину, который смотрел на меня во время представления. Кажется, никто из нас не дышит.

Ох, как жарко. Это последнее, что я успеваю подумать, прежде чем все вокруг заволакивает темнота.

Патриотический долг каждой нормальной супружеской пары — рожать как можно больше детей, чтобы восстановить генетический фонд «старого доброго Вермонта».

— Все хорошо, Сисси.

Голос Спенсера увлекает меня в длинный туннель. Когда мое зрение проясняется, пытаюсь найти знакомые ориентиры: «Хрустальный лабиринт», трибуну, лоток продавца соленых орехов. Но вместо этого вижу кувшин, умывальный таз на собственном туалетном столике и позолоченную спинку кровати. На лбу у меня мокрое полотенце, вода капает с него на подушку.