Джоди Пиколт - Второй взгляд

— Сегодня среда, — напоминаю я. — День нашего пикника на лужайке.

В подтверждение своих слов я показываю ему корзинку с едой, которую до сих пор прятала за спиной.

Спенсер озадаченно сдвигает брови:

— Черт, Сисси, сегодня мне назначил встречу Генри Перкинс. Боюсь, у меня не будет времени для пикника.

— Ничего страшного. Я понимаю, дела прежде всего.

— Ах ты, моя умненькая девочка, — говорит он и поворачивается, чтобы уйти.

— Спенсер! — окликаю я. — Может, мне стоит тебя подождать?

Но он не слышит или делает вид, что не слышит. Напевая себе под нос, ставлю корзинку на пол и подхожу к кафедре. Каблуки мои клацают, точно зубы, я отбрасываю на экран нелепую бочкообразную тень. Вытягиваю руку и складываю пальцы так, чтобы на экране появился силуэт волка. Заставляю его открывать и закрывать пасть на фоне брахицефалического негроидного черепа.

— Миссис Пайк?

Застигнутая врасплох, резко поворачиваюсь и встречаю удивленный взгляд Абигейл Олкотт. Этой большеглазой женщине под тридцать, она работает в Управлении социального обеспечения. На ней строгий деловой наряд — узкая синяя юбка и белая блузка со складочками на груди. В последнее время она часто встречается со Спенсером, они обсуждают материалы евгенического общества, которые она использует в своих исследованиях. По роду своей деятельности она обязана определять, какие из деградирующих семей еще могут возродиться, а какие необходимо подвергнуть действию нового закона о стерилизации.

— Привет, Абигейл! — говорю я как можно непринужденнее.

Впрочем, держаться непринужденно у меня не получается — все-таки она старше и, в отличие от меня, закончила университет, а не какую-то дурацкую закрытую школу для девочек.

— Профессора здесь нет? — Абигейл окидывает взглядом аудиторию и бросает взгляд на свои наручные часы. — Мы с ним договорились съездить сегодня в Уотербери.

Значит, я не единственная женщина, планы которой нарушил Спенсер. Интересно, чем они собирались заниматься в Государственной психиатрической больнице? Представляю, как она идет рядом с моим мужем и они с увлечением плетут кружево научного разговора. Абигейл знает так много умных слов, она может собрать из них целый букет и преподнести Спенсеру. Против такого подарка ему трудно будет устоять. Увы, тут я не могу с ней тягаться — в отличие от Спенсера и папы, я плохо разбираюсь в евгенике. Конечно, было бы здорово за обеденным столом поразить их каким-нибудь умным высказыванием, которого от меня никто не ожидал. Так и вижу лица этих ученых мужей: в их глазах потрясение, уважение… Но, увы, вряд ли я сумею изречь что-нибудь, достойное их внимания.

Внезапно у меня сладко замирает дух. Чувство такое, словно я вернулась в детство, опять стою на крыше нашего дома и ору на весь Комтусук.

— Разве он ничего не сказал вам? — спрашиваю я.

— О чем?

— О том, что сегодня у него встреча с профессором Перкинсом. — Пока что я говорю только правду. — Спенсер собирался оставить вам записку… но на него навалилось столько дел, что он, наверное, забыл и…

— Какую записку, миссис Пайк? — нетерпеливо перебивает Абигейл.

— Он хотел вам сообщить, что вместо него в Уотербери поеду я.

У Абигейл глаза лезут на лоб. Она слишком вежлива, чтобы выложить все, что она думает по этому поводу: у меня нет квалификации социального работника и то, что я родилась в семье ученого, вовсе не означает моей осведомленности в научных вопросах. Взгляд ее упирается в мой большой живот.

— Спенсер уверен, что эта поездка не будет для меня слишком утомительной, — поспешно добавляю я.

Эта фраза решает все. Абигейл даст руку на отсечение, но не станет оспаривать мнение Спенсера. Сжав губы в тонкую линию, она кивает и говорит:

— Ну что ж, поехали.

Вермонт нуждается в психиатрических исследованиях, которые позволят диагностировать все случаи психических патологий в пределах нашего штата, а также подвергнуть научному наблюдению всех лиц, имеющих криминальные наклонности или же страдающих различными зависимостями.

Государственную больницу для душевнобольных построили в Уотербери в 1890 году, так как психиатрическая больница в Братлборо к тому времени была уже переполнена. Главный врач доктор Стенли однажды обедал у нас. Это было в 1927 году, мне исполнилось тринадцать. Незадолго до этого доктор Стенли выступил в поддержку законопроекта о добровольной стерилизации. Помню его потемневший от пота крахмальный воротничок. Разговаривая со мной, доктор стоял слишком близко. Еще мне запомнилось, что он отказался есть брюссельскую капусту.

— …Вам может показаться, что хорея Хантингтона поражает только лиц с европейскими корнями. Но нет, эта болезнь, имеющая наследственное происхождение, встречается и у индейцев племени джипси, и у пиратов, — сообщает Абигейл, пока мы идем от стоянки к больничным корпусам.

По всей видимости, она смирилась с моим присутствием и даже решила меня немного просветить. Голос ее звучит спокойно, почти дружелюбно.

Мы подходим к дверям корпуса А, где находится женское отделение. Абигейл поворачивается ко мне, глаза ее горят.

— Любопытно, каково это — просыпаться рядом с мужчиной, у которого такие… такие смелые теории? — спрашивает она, и лицо ее становится таким же красным, как кирпичи, из которых сложено здание.

…В памяти всплывает картина: я пришла в офис евгенического общества на Чёрч-стрит — сообщить Спенсеру, что у нас будет ребенок. Открываю дверь его кабинета и застаю там мужа вместе с Абигейл. Она сидит на краю стола, положив ладонь на руку Спенсера, хохочет — видно, над какой-то его шуткой.

— Сисси! — восклицает Спенсер, увидев меня.

На лице его сияет улыбка, но я не знаю, кому она адресована — ей или мне…

Неожиданно дверь здания открывается, и нас буквально втягивает внутрь, как в вакуум. Конечно, ведь в аду не может быть воздуха. Медсестры в белых шапочках, напоминающих японских бумажных журавликов, двигаются бесшумно и словно не замечают пациенток — ни ту, что рыдает у справочного стола, ни ту, что бегает по коридору голая, с развевающимися волосами. На скамье сидит чумазая девушка, чуть старше Руби. Длинные рукава ее рубашки прикручены к деревянным перекладинам за спиной. Под скамейкой лужица — судя по всему, мочи.

— Мисс Олкотт!

Откуда-то появляется доктор Стенли в белоснежном халате. Интересно, как ему удается сохранять столь безупречный вид в подобной обстановке? Он подходит ко мне так близко, что я слегка напрягаюсь.

— Неужели я имею удовольствие видеть…

— Имеете, — говорю я и протягиваю руку. — Сесилия Бомонт-Пайк.