Джоди Пиколт - Второй взгляд

Мысль о том, что название вещи может меняться в зависимости от того, кто ты в данный момент, приходится мне по душе.

— Аваднаквазид , — произношу я, ощущая, как слоги перекатываются на языке, а согласные прилипают к нёбу. — Серый Волк… Я бы тоже хотела имя вроде этого…

— Так выберите себе имя. Я так и сделал, — пожимает он плечами. — При рождении меня назвали Джон… Эзо. Но Серый Волк подходит мне куда больше. К тому же я решил: раз весь мир видит во мне прежде всего индейца, мне нужно индейское имя.

Мы сворачиваем на Колледж-стрит, оживленную и многолюдную. Наверняка прохожие, которые идут навстречу, — мать под руку с дочерью, бизнесмен с тростью из слоновой кости, двое молодых солдат — удивляются, что такая, как я, прогуливается в обществе такого, как Серый Волк. Мысль об этом действует на меня возбуждающе.

— В детстве я часто стояла на крыше отцовского дома и представляла, что спрыгну, — говорю я.

— На крыше отцовского дома… — повторяет он.

— Да, теперь там живем мы со Спенсером. Однажды я все же спрыгнула. И сломала руку.

— А почему вам так хотелось спрыгнуть?

Никто и никогда не спрашивал меня об этом. Ни отец, ни врачи в больнице, где мне накладывали гипс.

— Просто хотела убедиться, что я могу это сделать, — пожимаю плечами я и поворачиваюсь к нему. — Дайте мне имя.

В течение нескольких долгих секунд он пристально смотрит мне в лицо.

— Сококи, — говорит он наконец. — Та, что рвется прочь.

Внезапно знакомый голос окликает меня по имени:

— Сисси? — Голос Спенсера приближается, словно прохожие несут его на своих плечах. — Это ты?

Возможно, я даже хотела, чтобы моя тайна вышла наружу; возможно, я не сомневалась, что когда-нибудь это неминуемо произойдет. Тем не менее при виде Спенсера у меня начинают трястись поджилки, а внутренности болезненно сжимаются. Я упала бы, если бы Спенсер не подхватил меня.

— Дорогая, что с тобой?

— Немного закружилась голова. Наверное, я немного устала после собрания в клубе «Клифа».

Спенсер смотрит на Серого Волка, взгляд его полон пренебрежения.

— Вождь, ты можешь идти куда шел.

— Я не вождь.

Ощущая, что сердце бьется где-то в горле, достаю из кошелька долларовую купюру.

— Хорошо, но это все, что я могу вам заплатить, — говорю я таким тоном, словно мы с Серым Волком обсуждали какую-то сделку.

— Спасибо, мэм.

Он подыгрывает мне, но в глазах его плещется разочарование. Порывшись в кармане, подает мне нечто, завернутое в носовой платок, поворачивается и растворяется в толпе прохожих.

— Я же просил тебя не разговаривать с попрошайками, — с укором произносит Спенсер, беря меня под локоть. — Стоит им понять, что ты для них легкая добыча, они уже не отстанут.

— А как же христианское милосердие? — бормочу я.

— Кстати, что за дрянь он тебе всучил?

Разворачиваю платок, и голова у меня снова идет кругом.

— Так, ерунда, — говорю я и прячу крохотный портрет в сумочку быстрее, чем Спенсер успевает разглядеть, — это точная копия портрета моей матери, стоящего на туалетном столике в нашей спальне.

Среди старых американцев имеется немало индивидуумов, которые выходят за рамки групповых тенденций, подвергают сомнению status quo, творчески осмысляют общественные и социальные проблемы и даже рассматривают возможность создания иного, лучшего Берлингтона. До тех пор пока они не заходят в своих сомнениях слишком далеко, общество их поддерживает — и они редко делают это, сознавая, какую цену им придется заплатить.

Во сне я вижу этот странный прибор с чрезвычайной отчетливостью — квадратная коробочка, белая шкала с цифрами, дрожащая стрелка указателя. На основании надпись: «TriField Natural EM Meter». Какой-то мужчина с длинными, как у женщины, волосами разъясняет, как обращаться с прибором, но я понимаю лишь отдельные слова: «магнитный», «сумма», «электрический», «радиоволны», «проверка батареек». Одет он, как батрак с фермы, — в футболку и линялые джинсы.

Хотела бы я знать: что такое мобильный телефон?

Я просыпаюсь в поту. Окна в спальне плотно закрыты, а вентилятор, стоящий у кровати, не может разогнать духоту. Вторая половина постели пуста. Бреду в ванную, умываюсь холодной водой, потом отправляюсь вниз на поиски Спенсера.

Он в своем кабинете. Свет выключен, только на письменном столе горит лампа с зеленым абажуром. Несколько родословных таблиц, развернутых на массивных досках пола, напоминают разбитые дороги; сквозь открытые окна доносится кваканье лягушек, как будто зовущих Спенсера по имени. Когда он поднимает голову, я понимаю, что он пьян.

— Сисси… Который час?

— Около двух. — Делаю робкий шаг вперед. — Тебе надо лечь.

Он закрывает лицо руками:

— А ты почему не спишь?

— Очень жарко.

— Жарко. — Спенсер берет стакан с виски и осушает его одним глотком.

По столу ползет муравей. Спенсер давит его дном стакана.

— Спенсер?

Он вытирает стакан носовым платком, поднимает голову и пристально смотрит на меня:

— Думаешь, эти твари что-нибудь чувствуют? Думаешь, они понимают, что такое смерть?

Качаю головой, не зная, что сказать, и повторяю:

— Тебе надо лечь.

Прежде чем я успеваю понять, что он делает, Спенсер сажает меня к себе на колени, сжимает мою руку и касается повязки.

— Если я потеряю тебя, это меня убьет, — говорит он прерывистым шепотом. — Ты хотя бы сознаешь, как много ты для меня значишь?

— Нет, — выдыхаю я, едва шевеля губами.

— Ох, Сисси! — Он зарывается лицом мне в грудь, так что наш ребенок ощущает его дыхание. — Все, что я делаю, я делаю ради тебя.

Небольшая группа старых американцев сохраняет свою доминирующую позицию во многом благодаря традиционному убеждению в расовом превосходстве англосаксов.

Руби сообщает мне, что он ждет.

— Но Спенсер сегодня дома, — шепчу я, охваченная паникой.

Серый Волк стоит на крыльце, отблески утреннего солнца лежат у него на плечах, как плащ матадора.

— Спросите у меня, что хотели, — требует он.

Испуганно оглядываюсь. Спенсер сейчас в ванной. А мне хочется спросить Серого Волка о многом.

— Вы знали мою мать?

Он кивает утвердительно, и это ничуть меня не удивляет.

— Какая она была?

— Похожа на вас, — отвечает он, и взгляд его смягчается.

Внезапно все слова, которые я знала, вылетают у меня из головы.

— Еще, — лепечу я, с трудом вспомнив нужное слово.

И он рассказывает мне о моей матери. О том, как она стояла на этом крыльце — крыльце дома, где она родилась и выросла. Описывает оттенок ее светлых волос — в точности такой, как у меня. Рассказывает, что она умела свистеть громче, чем все другие девушки, которых он знал. Что от ее одежды всегда пахло лимоном. Серый Волк работал тогда на ферме, принадлежавшей ее отцу. Потом участок земли вместе с фермой был продан нашим нынешним соседям.