Кристофер Йейтс - Мельничная дорога

– Будем смеяться собственным шуткам. – Он потрепал ее по плечу. – Вижу, тебе уже лучше.

– Лучше всех. – Она накрыла его руку ладонью. – Вот что, Маккласки, высади меня у дома подруги и мчись куда хочешь, без оглядки.

– Не дождешься, Ха. Я буду твоей командой.

Ханна позвонила подруге предупредить, что они едут, и показала Маккласки дорогу. В городе было полно готовившихся к походу в горы туристов; у всех цветные веревки, пояса с защелками, стаканчики с утренним кофе в руках, а вдали темнел суровый хребет.

Когда они приблизились к дому, из дверей выбежали две девочки.

– Большая Кэти, маленькая Лизи, – объяснила Ханна, отстегивая ремень безопасности.

Выбравшись из машины, она присела на корточки, здороваясь со своими любимицами, а те, раскинув руки, весело скакали вокруг. Мать, стоя на пороге, улыбалась.

– Ну, скажите, тетя Ханна! Скажите! Скажите! – пищала Кэти.

– Пожалуйста! – упрашивала Лизи.

– Ладно. – Ханна щелкнула своей упругой повязкой на глазу и заговорщически продолжила: – Почему пираты зовутся пиратами?

– Потому что они а-р-р-р…

– А-р-р-р-р… – повторила Ханна.

– А-р-р-р-р… – рычали девочки, и каждая прикрывала левой ручонкой крохотный левый глаз.

– Кто этот дядя, тетя Ханна? – спросила Кэти, указывая на автомобиль.

Маккласки еще сидел за рулем, но опустил стекло.

– Полицейский детектив из Нью-Йорка.

– Ты попала в беду? – испугалась Лизи.

– Нет. Ты же знаешь, я добрая пиратка.

– У меня есть ордер на арест. – Маккласки высунулся из машины. – Подозреваемые роста от вот такого до вот такого.

– Нет, – возразила Ханна. – Разыскиваются живыми или мертвыми. Парочка просоленных морских волчонков.

– Я не соленая, а сладкая, – заявила Лизи.

– Я не собака, а кошечка, – подхватила Кэти, изображая кошачьи лапки.

– Детектив Маккласки, эти подозреваемые опасны? – спросила Ханна.

– Чрезвычайно, – кивнул тот. И прорычал: – Я должен немедленно надеть на них наручники.

Девочки переглянулись. Кэти схватила маленькую сестричку за руку и крикнула:

– Главная пиратка – она! – А затем обе с визгом бросились к матери.

Ханна поднялась и повернулась к детективу.

– Уезжаешь, Майк? Не бойся, Джен присмотрит за мной.

– Я еще вернусь, – ответил он. – Есть одно дельце. – Маккласки почесал ухо.

– Тогда до скорого!

– Скорого-прескорого. – Он поднял стекло.

Маккласки ехал назад через город, и Росборн представлялся милым окружением, достойным местом, чтобы растить детей, беречь природу, заниматься всяческой ерундой. Он снова поскреб ухо; хотел бы выскрести из себя голос, но не мог. Этому голосу не было дела до города с его семейным сюсюканьем – занимало одно: то, что следовало сделать.

Маккласки достал сигарету из пачки в держателе стакана и закурил.

То, что должен сделать… Звучит так же смешно, как если бы сказать: я прикрываю твою спину.

Или ты прикрываешь мою спину? Не идет ли речь о том, что я спешу быть первым? Прикрываю фронт, фланги. Может, лучше останусь в машине, положу ноги на панель и выпью кофе. А остальное пусть горит синим пламенем.

Но есть небольшая проблемка. Это будет совсем не то, что я должен сделать.

Господи, как он ненавидел этот гнусный голос! На перекрестке повернул налево: вдруг О’Салливан смилостивится и откроет двери, если он снова поедет мимо?

Но голос не исчезал. Ты в команде Ханны и должен оставаться поблизости. Это то, что называют верностью, дружище.

На сей раз он оставил пистолет в машине – прежде чем вылезти, сунул его под сиденье. Больше не требовалось прятать кобуру под пиджак, и Маккласки кинул ее на водительское сиденье.

Мэтью чистил жернов у двери, протирая борозды посудным полотенцем.

– Заходите, детектив Маккласки, – пригласил он, вставая и смахивая полотенцем грязь с рук. Кивнул на дверь. – Селеста печет оладьи. Вы любите оладьи?

Итак, Ханна появилась из автобуса после вынужденного отсутствия и неуверенно улыбнулась мне, а Джен бросила предостерегающий взгляд. Подобное случалось нечасто, но на сей раз я застыл в нерешительности, поскольку не знал, когда вернется Ханна, и не подготовился.

Я окликнул ее – не придумал ничего, кроме банального: «Привет, Ханна! Рад, что с тобой все в порядке!» Затем повернулся и побежал по ступеням в школу. Это была тактика промедления – лгать я не любил. Добротная ложь требует предварительного обдумывания, мой первый порыв – всегда сказать то, что у меня на уме.

Наверное, в это время, Пит, я уже запал на тебя, потому что стремился держать Ханну на расстоянии, однако и отталкивать не собирался. Не только чувствовал себя неудобно из-за того, что случилось в результате нашего поцелуя, но, не забывай, был подростком, у которого бушевали гормоны. Одновременно отталкивать и приближать к себе Ханну была непосильная задача.

Решение принадлежало самой Ханне. В моем шкафчике я обнаружил приклеенную изнутри записку – подписанную ее именем и без всяких поцелуев. Слова такие же робкие, как недавняя улыбка, нечто простенькое, мол, она рада, что вернулась в школу, ясно, что вместе нам не бывать, но она благодарна за мои слова о ее выздоровлении. Ханна ждала моего следующего шага.

Я ответил текстом вроде: «Ханна, я переживал, что ты заболела, и рад твоей записке». Ни слова лжи.

Так началась наша тайная переписка. Ханна оставляла в моем шкафчике листочки, украшенные рисунками цветов, птичек и шмелей (и никогда сердец). В некоторых записках говорилось о трудностях ее подростковой жизни – старших братьях, раздражающем занудстве матери – и ничего о том, как непросто расти в одной из богатейших семей города. Рассказывалось, как ей хочется сбежать из Росборна и посетить экзотические места вроде Японии.

В ответ я описывал наши с Хитрюгой приключения в горах. Ханна вспомнила, что была в Свангамах лишь однажды. Мать решила, что наткнулась на ядовитый плющ, и с криком бросилась обратно к машине. Затем я перешел к семейным делам – поведал, что моя родительница италоамериканка из района Корона на севере Куинса и работает в закусочной «Голубая луна». Даже пересказал любимую военную байку отца. А когда закончился подростковый треп, перешел к процессу обледенения Висконсина, образованию Лонг-Айленда, моренам на границах ледника, бороздчатости… Оглядываясь назад, я понимаю, что это не темы для тайной переписки и опасных связей, но это то, что все больше занимало меня в то время. Каждую неделю, Пит, ты учил меня чему-нибудь новому, и я глотал знания, точно молочный коктейль.

Даже самые специальные геологические темы не охлаждали пыла Ханны переписываться. Думаю, ее влекли таинственность, ощущение беседы в темноте, игра в придуманную жизнь без плоти и частей тела. В итоге мне даже понравился наш обмен записками. И то, как многозначительно поглядывала на меня в коридоре Ханна.