Натали Дэниелс - Кукушка [litres]

И снова, согласитесь, необычная интимность! При первой встрече сказать человеку про его духи… Я, однако, падка на комплименты и, видимо, просияла.

– Спасибо! Лайм и базилик, «Джо Малон».

Она улыбнулась. У нее были хорошие зубы, ровные и белые, как в рекламе.

– Роскошный запах!

Я тоже так считала, но очень приятно, когда на это указывают окружающие. Почему мы, женщины, льстим? Полагаю, это примитивная тактика выживания, потому что к ней прибегают все (с учетом того, где я оказалась, не все – одинаково успешно). Оглядываясь назад, думаю, что именно комплименты заставили меня закрыть глаза на явственные предостережения свыше. Какое убожество!

– Чем занимается ваша половина? – спросила она.

– Консультант по коммуникациям.

Этот ответ обычно кладет конец расспросам. Так произошло и теперь.

– А ваш муж?

– Жена, собственно говоря… Работает на телевидении.

На сей раз заткнулась я. Лесбиянка! Прямо глоток свежего воздуха! Этому району пойдет на пользу любое разнообразие. Школа с каждым годом становится белее и блондинистее, родители – однородными, с растущим числом мужчин в оранжевых вельветовых брюках и женщин с блестящими киношными волосами. Немедленно захотелось расспросить про детей: кто биологическая мать? кто отец? как они вас называют? Очевидные животрепещущие вопросы, которые мы боимся задавать. И менее очевидные: как она поняла, что лесбиянка? Ужасно любопытно. Я всегда была в доску традиционной, идея заняться любовью с женщиной меня никогда не прельщала. Я любила мужчин, их тело, непохожесть, напористость. Разумеется, ничего я не спросила – корчила из себя крутую, которой на все это решительно плевать.

– Красивая у вас челка… – добавила она. – Посоветуйте хорошего парикмахера! А то я совсем не знаю этот район.

Она поглаживала расстрепанные пряди, глядя на меня краешком глаза. Должна признаться, в тот день я была особенно неравнодушна к лести – недавно подстриглась и порядком комплексовала, очень подозревая, что смотрюсь а-ля тысяча девятьсот семьдесят четвертый, не в хорошем смысле. Парикмахерша несколько увлеклась, и, бросив напоследок взгляд в зеркало, я увидела свой профиль – конструкция смахивала на чуб ухоженной морской свинки.

– Конечно! Рядом с библиотекой неплохо стригут, – отозвалась я, нагибаясь, чтобы лучше видеть Энни, которая подозрительно слонялась туда-сюда – было у нее обыкновение подкакнуть где-нибудь в кустах. Дикий мой ребенок!

– Кстати, я Несс! – произнесла моя собеседница.

– Конни, – ответила я, пожимая протянутую руку.

Узы были созданы.

Сейчас кажется, что все это случилось давным-давно, в прошлой жизни. В те времена, завидя в вонючей подворотне скорчившегося бездомного, я беспечно думала: как тебя угораздило? Теперь я знаю ответ – проще простого! Люди полагают, что деградация идет постепенно, а на самом деле жизнь может круто измениться в одно мгновение. Причем совершенно случайно – например, когда кто-то вдруг решил переехать на Бакстон-роуд.

Смотрю в окно на голое, стонущее дерево и в который раз пытаюсь осознать свое состояние. Меня словно по ошибке положили не на то место; я понятия не имею, где нахожусь. Даже тело свое не узнаю. На левом запястье глубокие порезы. Правую руку, живот и бедро словно окунули в красную краску. Сморщенная шелушащаяся кожа покрыта рубцами. И все же я постепенно привыкаю к этим стенам. Знаю, например, что сейчас одиннадцать утра – в коридоре слышны шаги Скрипухи. Она крайне пунктуальна. Вряд ли я здесь долго, хотя могу и ошибаться. Дни похожи друг на друга. Скрипуха полагает, что по утрам я ничего не делаю, но вообще-то я концентрируюсь. Сегодня за окном бушует ветер – даже погода не может определиться и без конца меняет планы. Мое внимание, однако, предельно сосредоточено. Я изучаю листик на дереве. Занимаюсь этим с тех пор, как попала сюда. Он висит на самой макушке. Сад идет под уклон вниз, к речке, – так мне сказали. Говорю «речке», хотя, скорее всего, это замусоренный ручей. Лондон, как-никак… Одинокий листок бешено трепещет; по какой-то неизвестной причине он держится за жизнь, несмотря на очевидную бесперспективность этой затеи. Не перестаю восхищаться его храбростью.

Скрип-поскрип, стук-постук. Она уже рядом. Не могу оторвать взгляд от листка; боюсь, что он только того и ждет, чтобы отпустить ветку. Иногда по ночам так тревожусь, что встаю с постели, поднимаю жалюзи и ищу его глазами в оранжевом свете уличного фонаря за забором.

Скрипуха отпирает дверь, машинально стучит и, не дожидаясь ответа, входит. Мне плевать. Я могу делать перед ней что угодно. У нее добротные туфли на каучуковой подошве, она давно уже принесла элегантность в жертву комфорту. Скрипит тележка на колесиках. Скрипуха останавливается передо мной, и я вынуждена оторвать взгляд от дерева. Сегодня она особенно непривлекательна: лоб весь в буграх и пятнах, на опущенном уголке рта – простудка.

– Доброе утро, – невесело произносит она, протягивая лекарство и наливая воды из казенного пластмассового кувшина, который когда-то был прозрачным, а теперь покрыт изнутри серой пленкой.

Вода тепловатая и отдает пластиком. Глотаю таблетки.

– Больно, – замечаю я, с трудом узнавая собственный голос, такой он сиплый.

– Естественно, Конни.

Она стоит, я сижу. Моя голова на уровне ее плеч. Под мышками на голубой униформе темнеют пятна пота. Я сама известный потельщик и даю совет.

– «Перспирекс», для тех, у кого обильное потоотделение. Продается в аптеке. Попробуйте – помогает.

Она мало обращает внимание на то, что я говорю, а сейчас еще и пробегает краем глаза «Дейли мейл» на тележке. Ей не разрешено давать мне газеты.

– С какой стати я буду следовать вашим советам, Констанс? Кто из нас вечером возвращается домой, я или вы?

Хамка.

– Нельзя так разговаривать с посетителями.

– Вы не посетитель, – отвечает она не без сочувствия и протягивает мне две голубые таблетки.

Читает передовую статью под фотографией террориста с косматой бородой. А может, не террориста, а кинозвезды. Удивляюсь популярности образа религиозного фанатика. С каких это пор стало модным взрывать людей? Говорю точь-в-точь как мама.

– Кто-нибудь приведет ко мне мать?

– Вам не надоело прикидываться? – отвечает она, поднимая глаза.

Потом что-то вспоминает, наклоняется, до предела растягивая толстыми ляжками полиэстер брюк, и извлекает с нижней полки тележки хлипкий старенький ноутбук. Неодобрительно вздыхает и кладет рядом со мной на стол.

– Доктор Робинсон просила передать. Батарея заряжена.

Гадаю, получится ли выйти в Интернет.

– Интернета нет, – угадывает она мои мысли.