Ким Онсу - Планировщики [litres]

– Утром позавтракаешь и пойдешь себе. А то на голодный желудок непросто охотиться.

Предложение старика Рэсэн принял после некоторого замешательства:

– Хорошо.

В тишине громко потрескивали дрова в камине, тяжело сопел старый пес. Старик больше ничего не сказал. Рэсэн долго лежал, вслушиваясь в дыхание старика и собаки, а потом все же уснул. И сон его был спокоен.

Проснувшись, он увидел, что старик готовит завтрак. Еда оказалась незатейливой: суп из соевой пасты с картошкой, кимчхи из дайкона и вареный рис. За столом старик ничего не сказал. Они молча поели. Закончив, Рэсэн торопливо поднялся. Когда он собирался уже выйти из дома, старик протянул узелок из холщового платка, куда положил шесть вареных картофелин. Рэсэн взял и почтительно поклонился. Картошка была теплой.

Когда Рэсэн добрался до своей палатки на сопке, старик поливал цветы на клумбах. Поливал с любовью, очень аккуратно, словно проводил чайную церемонию. И, как накануне, беседовал с цветами и деревьями, приветствовал их взмахом руки. Рэсэн немного сдвинул регулировку прицела. Казавшиеся знакомыми цветы под увеличительной линзой сделались отчетливыми и тут же размылись. Он так и не узнал, как называются эти цветы. Жаль, что не спросил у старика.

Да, хороший сад. В нем равнодушно стояли две хурмы, на клумбах тихо дожидались своей поры цветы. Старый пес Санта подошел к хозяину и потерся о его ногу лбом. Старик потрепал его по голове. Эти два старца хорошо подходили друг другу. Старик бросил спущенный футбольный мяч в конец сада. Пес кинулся за ним. А старик снова повернулся к цветам. Интересно, что он говорит им? Присмотревшись, Рэсэн заметил, что старик немного прихрамывает на левую ногу. Надо было вчера за выпивкой узнать, как он повредил ее. Хотя теперь уже все равно, знает он об этом или нет. Вернулся Санта с мячом в зубах. В этот раз старик забросил мяч еще дальше. Старый пес – видно, сегодня он был в хорошем настроении – снова помчался за мячом. Похоже, старик полил все цветы, потому что он поставил лейку на землю и радостно улыбнулся. Действительно ли он улыбается? Улыбается ли сейчас его лицо, похожее на традиционную маску Хахве? Рэсэн навел перекрестье прицела в точку на груди старика и нажал на спусковой крючок.

Бах!

Рэсэна нашли в мусорном ящике. Возможно, он там и родился.

Немолодой уже человек по кличке Енотовидная Собака (назовем его для краткости Енотом) двадцать семь лет исполнял роль приемного отца, он любил подтрунивать над Рэсэном и, стоило выпить, рассказывал историю его появления на свет.

– А ведь тебя нашли в мусорном баке перед женским монастырем. Другими словами, этот мусорный бак и есть твоя мать. Конечно, о таком можно только сожалеть. Впрочем, если и есть что-то хорошее в этом, то лишь одно: мусорка монахинь все-таки будет почище, чем другие мусорки.

Но Рэсэна не очень волновали эти подколки. Он считал, что лучше уж родиться в чистом мусорном баке, чем у родителей, которые выбросили своего ребенка на помойку.

До четырех лет Рэсэн жил в приюте при женском монастыре, а затем на правах приемыша обосновался в библиотеке Енота. Рос бы мальчик в приюте, где божья благодать подобна лучам весеннего солнца, даруемым небесами, и где кроткие монахини искренне заботятся о детях, тогда, может, жизнь его сложилась бы совсем иначе. Но Рэсэн вырос в библиотеке Енота, куда заглядывали лишь убийцы да охотники за человеческими жизнями. Для каждого человека на свете его трагедия, если уж ей суждено случиться, начинается с того места, куда его занесла судьба. Так растения не могут выбирать место, откуда они должны пробиться из земли. Вот и Рэсэн был слишком мал, чтобы покинуть яму, где ему пришлось пустить корни.

В свой восьмой день рождения Рэсэн, устроившись в глубоком деревянном кресле-качалке, читал “Илиаду” Гомера. Парис, придурковатый правитель Трои, как раз натягивал тетиву, целясь в пятку Ахиллеса – героя, которого Рэсэн успел полюбить. Как известно, это самый напряженный момент в мифе, и мальчик, увлеченный историей, не заметил Енота, уже несколько минут стоявшего за его спиной и не сводившего с него глаз. Лицо Енота было перекошено от злости.

– Кто тебя научил читать?

Енот не отдал Рэсэна в школу. На вопрос, заданный однажды мальчиком: “Почему я не хожу в школу, как другие дети?” – приемный отец с холодной усмешкой ответил: “Потому что никакие школы для жизни не нужны”. Замечание было вполне по делу. Рэсэн никогда не бывал в заведении, что зовется школой, однако, дожив до тридцати одного года, ни разу не испытал из-за этого хоть какого-то неудобства. Неудобство? Да о каких неудобствах вообще речь? И все же Енот, кажется, удивился, обнаружив, что мальчик, ни дня не ходивший в школу, читает. А если выразиться точнее, сам факт, что ребенок умеет читать, похоже, вызвал у него чувство, будто его предали.

Рэсэн не ответил, лишь пристально посмотрел на Енота. И тот раздельно проговорил – особым своим, низким и тяжелым голосом, сочащимся угрозой:

– Я спрашиваю. Кто. Тебя. Научил. Читать.

Голос был столь грозен, словно Енот немедленно сцапает человека, научившего Рэсэна читать, и безжалостно разделается с ним. Дрожащим тонким голоском мальчик ответил, что его никто не учил. Скорчив страшную гримасу, Енот продолжал глядеть на него с таким видом, словно ушам своим не верил, и Рэсэн поспешно объяснил, что научился читать сам, рассматривая книжки с картинками. Енот хлестнул мальчика по щеке.

С трудом сдерживая рыдания, Рэсэн сказал, что это чистая правда, что он сам научился читать по книжкам с картинками. И он не обманывал. Среди собранных Енотом двухсот тысяч книг, стоящих плотно друг к другу на полках в темной библиотеке, Рэсэн нашел и книги, которые можно было разглядывать (это были адаптированные комиксы о черных рабах в Америке, дешевые журналы для взрослых, невзрачные брошюрки с жирафами или носорогами), и, сопоставляя буквы и картинки, постепенно постиг письменный язык. Рэсэн указал на стопку книг, что он сложил в углу кабинета. Прихрамывая, Енот заковылял к указанному месту и просмотрел одну за другой все книжки. На его лице было написано удивление: “Невероятно! Как в моей библиотеке могло оказаться столь низкое чтиво?” Енот вернулся и, все так же подозрительно глядя на Рэсэна, вырвал из его рук книгу в твердом переплете. Затем некоторое время он смотрел то на мальчика, то на “Илиаду” и наконец изрек:

– Если читать книги, то жизнь твоя будет полна позора и страха. И что? Ты все равно намерен их читать?

Рэсэн не понял смысла этих слов и потому лишь растерянно смотрел на Енота. А что ему оставалось? Что это такое – жизнь, полная позора и страха? Разве способен восьмилетний ребенок понять, о какой жизни идет речь? Отличить, вкусная или невкусная еда на столе, или помнить, как из сэндвича вывалились колечки лука, пустяк, для стороннего взгляда ничего не значащий, но для тебя важное происшествие, – вот и все, что дано ребенку в этом возрасте. Поэтому слова Енота прозвучали для Рэсэна не как предложение выбора, а как угроза, а то и проклятие или заклинание. Словно обращение Всевышнего к Адаму и Еве: “Если вкусите плоды с этого запретного дерева, то будете изгнаны из рая. Так вы все равно их вкусите?” Рэсэну было страшно. Он не понимал, что означает этот выбор. Однако Енот все пристальнее смотрел на него, будто ждал ответа. Будешь есть яблоко или не будешь есть?