Сергей Протасов - Страшный человек. Следователь Токарев. История первая

Бабушки испугались его блицкрига и откинулись, как по команде, на спинки лавок. Он вбежал по лестнице и сильно постучал в дверь второй квартиры.

— Началось! — услышал он разноголосый комментарий за спиной. — Наконец-то возмездие. ОМОН пришел, слава тебе Господи!

От сотрясения дверь сама приоткрылась. Титов дернул за ручку и вошел в прихожую.

Картина, увиденная им, ввела его в полный ступор. Александр замер на месте и опустил руки. Лоб его покрыла испарина.

Вся мизансцена напоминала немое кино в стиле декаданс. На задымленной кухне в полумраке расположились трое истощенных, желтых молодых парня. Один сидел на табуретке, прислонившись спиной к бетонной стене, и внимательно, стеклянными глазами, следил за действиями остальных двух. Двое других молодых людей сосредоточенно и напряженно стояли, склонив головы друг к другу. Тот, что повыше, держал в левой руке столовую ложку, которую подогревал снизу огнем зажигалки. Другой, пониже, поднес к ложке шприц и напоминал кошку, ожидающую мышь возле норы. Они не обратили внимания на стук в дверь и появление Титова, максимально сконцентрировавшись на процессе. Казалось, жидкость в ложке нагревается от их взглядов. Он постеснялся окликать ребят, опасаясь, что от неожиданности они прольют варево и огорчатся.

Один из парней, который со шприцем, напоминал того грабителя с ножом, которого недавно схватил Титов. Александр вынул из кармана смартфон, включил запись видео и навел на компанию, готовый быстро покинуть квартиру в случае агрессии.

Через минуту черная субстанция в ложке запузырилась, закипела, маленький резко опустил иглу в ложку и начал втягивать гадость в шприц. Глаза участников действа засветились сквозь густой табачный чад, они одновременно сглотнули. Титов не сглатывал, он старался не пропустить момент. Предполагаемый Изотов-младший повернул шприц иглой вверх и выдавил из него воздух.

— Красота, — сказал он тихо. — Хороший цвет. Правильный.

Процесс вступал в завершающую стадию. Титов выключил смартфон и убрал его в карман, кашлянул в кулак и отчетливо спросил:

— Мужики, Миша где?

Сидевший на табуретке подтянул резинку, охватывающую его левую руку выше локтя, и медленно перевел взгляд на Титова. Остальные не среагировали.

— Там, — ответил сидящий и похлопал себя по вене. — Иди туда.

Титов заглянул в санузел, в комнату — пусто.

— Где «там»? — разозлился он. — Ушел куда-то? Когда придет?

К сожалению, больше молодых людей отвлечь оказалось невозможно. Сидевший на табурете уже согнул левую руку и задумался. Высокий с нетерпением перетягивал себя красной резинкой. Ребята зримо уходили глубоко в себя.

Громко выругавшись, Александр вышел из квартиры и вдруг увидел искомого товарища. Он успел обрадоваться, но только на очень короткий миг.

Михаил спускался по лестнице со второго этажа. Вернее, Титову показалось, что спускался. На самом деле он нисходил, почти парил. На одну ступень Михаилу требовалась минута или две. Как в замедленной съемке, он совершал движения предельно осторожно, причем на полусогнутых ногах. Лицо его выражало сосредоточенность и сдержанную радость, словно сейчас он бросит притворяться и побежит за мороженым. Однако он продолжал свое неумолимое движение по лестнице вниз. Титов посчитал количество ступеней — десять. Затратил на них Миша больше десяти минут. На оклики «Эй!» не реагировал. Ни о каком разговоре не могло быть и речи. Достигнув пола, Михаил сел на последней ступени, уткнул подбородок в колени и замер.

— Миша, — Титов грубо потрепал своего исполнителя за плечо.

Тот плавно поднял голову и, глядя мимо Александра окосевшими глазами, умиротворенно улыбнулся, кивнул и закрыл глаза.

— Миша, — попытался Титов снова и легко хлопнул его по щекам внутренней и тыльной стороной ладони. — Ничего не делай, пока не поговоришь со мной. Завтра приду. Ты меня слышишь? Ты понял?

Тот опять кивнул и сделал неопределенный, легкомысленный жест рукой.

«Ладно, — решил Титов. — Сегодня он явно не сможет сработать, скотина. Убить его мало. А может быть, и хорошо, что он загулял. Придушить бы его прямо здесь — и делу конец. Ни на кого положиться нельзя, воин-террорист. Зайду завтра, может быть, посмотрим».

— Ну что? — забросали его при выходе вопросами и ответами любопытные бабки. — Воспитательная беседа не помогла? Да нечего с ними говорить, это ж ясно, их расстреливать надо без суда и следствия. Вы бы поговорили с участковым, пусть закрывает притон, пока мы президенту не написали жалобу на прямую линию. Засорили шприцами всю территорию, а тут дети гуляют. Это они со вторника празднуют, говорят, наследство получили от усопшего дяди, депутата какого-то. Во как! Мы так думаем, что в Думе воруют много, раз наследство. А как ворованные деньги можно наследовать? Вопрос! Врут небось всё, черти худые. Да еще в долларах! Ходил тут недавно всем показывал пачку. «Счастье мое!» — орал.

Титов не стал дослушивать версии пожилых людей. Он опрометью кинулся к машине, сорвался с места, проклиная себя за идиотизм. Сердце бешено колотилось, даже голова заболела.

«Спокойно, спокойно, спокойно, — уговаривал он себя. — Если я на свободе и Безроднов жив, значит «все не так уж плохо на сегодняшний день, и билет на самолет…», тоже вариант, кстати. Спокойно, медленнее. Откуда они про депутата узнали? Не надо гнать, тут камеру поставили, штрафа нам еще не хватало для полного комплекта. Вон она, мигает красненьким. Камера! А ведь возле подъезда камеры висят. Если они работают и пишутся, то… — Титов театрально рассмеялся. — Мы еще поборемся, Николай Иванович, потолкаемся. Камеры — это, доложу я вам, всем фактам факт! Средство объективного контроля, грубо говоря, с ним не поспоришь!»

Он вдруг оживился и поверил в спасение, в себя, в свой мозг, способный находить решение в любой ситуации. Самое главное, не терять головы. Что там говорить, ошарашил, конечно, Токарев своими предположениями. Умеют они это — сбить с толку. Неожиданность и напор, проверенное оружие ментов.

Машина стучала на выбоинах и подскакивала на кочках центральной улицы города, но Александр не замечал. «Однако странно, — пытался анализировать он. — Странно и страшно. На меня буквально устроили травлю, и я, как загнанный волк, бегу, спасаюсь и думаю только о том, как выжить, как запутать след и сбить охотников с толку. Совсем не мой стиль. Подумать некогда, только бег. Сам себя затравил, загнал, запугал. Сам влез во все это, добровольно, как последний кретин. Где-то я потерял себя, запутался, перестал отдавать отчет в происходящем. Зависть! Зависть, как короткое замыкание, сжигает меня, не дает сосредоточиться. Все видится искаженным. Зависть и убьет меня однажды, наверное. Как же так получилось? Как получилось, что я чуть не плакал от несправедливости с этим Изотовым, в то время как, возможно, посланный мною убийца уже перерезает горло Женьке? Как это может соединяться, уживаться в одном человеке? Во мне! Прав Токарев, я хотел зарезаться об Изотова. Я еще не знаю, но уже чувствую, что потом не смогу жить, когда все случится. Как смогу я радоваться богатству, когда друзья мои будут в могиле или в тюрьме? Разве такое возможно? Нельзя стать злодеем по необходимости, злодеем нужно родиться, должен быть природой заложенный код, позволяющий переступать черту и не страдать. Без принципов, без совести, без жалости. А может быть, способность к злодейству живет в любом человеке, как раковые клетки? До поры до времени они спят, могут и вовсе не проснуться, но могут и начать размножаться, поражая один орган за другим, захватывая метастазами душу, сердце, совесть. Если вдруг в душу попадает вирус зависти, например, который и запускает весь механизм. И вот уже почти ничего здорового не осталось. Наверное, тем вечером вторника незараженная часть меня сделала попытку самоликвидации. Чушь собачья! Я не такой, я думал, что смогу, но я не могу. Наверное, я увлекся, заигрался в какой-то момент. Лишь бы успеть всё исправить, отменить задачу и предотвратить. Я успею. Всегда всё успевал и теперь успею. Завтра же и сделаю, когда Миша очнется».