Сергей Протасов - Обязательно должна быть надежда. Следователь Токарев. История вторая

И все-таки Эдика не оставляло ощущение, что некто неведомый, напоминающий глумливое отражение в запотевшем зеркале, сильными руками толкает его в спину туда, куда Эдику не надо. Толкает и удивляется вялому сопротивлению. Он снова вспомнил паука, его яд и понял, что обязательно убьет мерзкого старика, и даже знает как.

— Приехали, — ровным голосом сообщил таксист и мотнул головой вправо. — Пятая Парковая. Вон ваш дом.

— Этот? — Свекольников протянул руку в сторону красной кирпичной пятиэтажки с высоким цоколем. — Мрачновато тут. Темно.

— Он самый. Расплачиваться будем?

— Да, спасибо. Сколько?

— Семьсот рублей.

Отец оказался пожилым человеком среднего роста, на вид лет шестидесяти, жилистым, с давно не мытой и нечесаной головой и с короткой бородой. Он молча, словно стесняясь, впустил сына внутрь и запер за ним дверь.

Коммунальная двухкомнатная квартира, в которой Роман Сергеевич Свекольников владел комнатой, пугала свой заброшенностью. В узкой, длинной прихожей самодельные кособокие шкафы и опасные антресоли из необработанных досок. Оборванные по углам столетние обои, на стенах глубоко пробитые муравьиные тропы, кучи ничейного мусора, трупы огромных тараканов там и тут, закаменевшие в предсмертной агонии ботинки, банки с неизвестными веществами под толстым коллекционным слоем пыли и отвратительный удушливый запах. Кухня и другие места общего пользования не убирались никогда и не ремонтировались. Все это богатство освещалось предельно тусклыми, засиженными мухами лампочками под высоченными закопченными потолками. Могло показаться, что последние лет пятьдесят тут никто не жил, если бы не нотка маринованного чеснока в этом смраде.

Комната, в которую Эдуарда проводил отец, выглядела немногим лучше. Изготовленная по моде семидесятых полированная «стенка» из ДСП разгораживала пространство на две неравные части. Дальняя меньшая часть вмещала нечистую продавленную кушетку с ворохом белья и служила спальней. Ближнюю часть с известной натяжкой можно назвать библиотекой, поскольку по всем ее стенам были развешаны книжные полки со стеклами и без, заваленные разноразмерными книгами, блокнотами, старинными выцветшими квитанциями. Стена напротив входной двери имела высокое окно без штор. Выщербленный паркет и желтый потолок дополняли картину. Впрочем, если кому-то захотелось бы подмести и вытереть везде пыль, то обстановку возможно признать пригодной для проживания небольшой цыганской семьи, не зацикленной на санитарии.

Посреди библиотеки стоял прямоугольный стол, по бокам которого сидели два худых господина, один в очках, другой лысый, вытянув кадыкастые тощие шеи в сторону вошедших отца и сына.

— Познакомьтесь, друзья, — неожиданно приятным тенором сказал Роман Сергеевич. — Мой старший сын — Эдуард.

Хозяин взял паузу, которая вместила бы взрыв и гром двадцатиминутных аплодисментов, переходящих в овацию целого колонного зала, но гости настороженно молчали, чутко осматривая пакеты в руках молодого человека. Отец подошел к торцу стола со стороны окна, рукой смахнул на пол невидимые крошки и улыбнулся.

— Садись, сынок, не обращай на них внимания, они скоро уходят, — он придвинул Эдику тарелку с вилкой и обвел рукой угощение. — Покушай. Колбаса, сыр, огурчики, все свежее, — сел напротив и разлил гостям водку. — Выпьешь? Я боялся, что ты откажешься приезжать. Ну, давай.

Три пары воспаленных беспокойных глаз уставились на Эдуарда.

«Он не совсем бросил пить, по-видимому, — успел подумать тот. — И друзья его какие-то помятые и испитые. Зачем я тут?»

Сын поднялся с рюмкой в руке.

— Папа, — торжественно и чуть громче, чем следовало, проговорил Эдик. — Поздравляю тебя с пятидесятилетием, желаю тебе здоровья…

Перегнувшись через стол, все трое разом чокнулись с ним, синхронно выпили и перестали слушать.

— Спасибо, спасибо за добрые слова, что это у тебя в пакете?

— Подарок. Я думал, ты больше не пьешь.

— Ладно, потом. Володь, о чем ты говорил? — обратился Роман Сергеевич к гостю в очках.

— Я монолитно стою за отмену печатной буквы «ё» в русском языке. Позиция моя осмысленная и бескомпромиссная! — запальчиво заявил Володя.

— Почему же, позвольте полюбопытствовать? — лысый гость ухмыльнулся, откинулся на спинку стула, заложил ногу на ногу и закурил.

— Я бы на вашем месте убрал высокомерную улыбочку, Александр. Она себя изжила, дискредитировала. Она превратилась в символ похабности, разврата, морального разложения. В конце концов, она просто устарела. Само ее изображение несет в себе нездоровый намек, подталкивает человека в область ненормативной лексики, заставляет думать о плотских утехах вплоть до инцеста. Тем более она очень уж напоминает плейбоевского кролика с ушами. Предлагаю запретить ее печатать, а виновных штрафовать. Физических лиц на пять тысяч, юридических на пятьдесят. А чтоб неповадно было!

— И из разговорной речи ее убрать? — рассеянно спросил отец и широко зевнул.

— Вот это — лишнее. Перегиб на местах. Просто снять две глупые точки из печати и точка. Нашему народу обязательно нужно что-то бессмысленное запрещать, чтоб чувствовал наличие государства вокруг себя. Чтоб начал тайком, ночами, в знак протеста вырисовывать ее на стенах домов и на заборах, чтоб запустилась долгая и горячая дискуссия в обществе. С привлечением академиков, депутатов…

— Ничего глупее в жизни не слышал, — перебил Владимира отец. — Тем более что «ё» и так уже практически не печатается.

— Больше ему не наливать, — добавил грубый Александр.

— Напрасно пренебрегаете, — заводился Володя, сверкая очками. — Народу нужны реформы, изменения. Согласен, буква «ё» — это только первый, совсем маленький, шаг к обновлению, к чистоте нашего общества, но надо же с чего-то начинать. Маленький шаг для человека, но огромный, может быть, шаг для человечества. Дальше стоит обратить внимание на двусмысленный, неприличный хвостик в начертании «ц» и «щ». Приглядитесь к этому сомнительному отростку повнимательнее. Что-то напоминает? Зачем же?

— Бабу тебе завести нужно, — предположил Александр. — Чтоб о хвостиках и точках меньше думал.

Водка, густой табачный дым и усталость притупили внимание Эдуарда, его слегка тошнило. Он переводил взгляд с одного персонажа на другого, не в силах поверить в реальность происходящего. Сидящие за столом мужчины казались мультипликационными героями. Что это все значит?

Стрелки часов подползали к полуночи, глаза слипались.

Гости ушли, отец стелил сыну на раскладушке, принесенной из прихожей.

— Ты ложись, спи. Я сам уберу и помою посуду. Не думай, я действительно больше не пью. Так, позволил себе пару рюмочек по случаю дня рождения. Завтра воскресенье, я не работаю, — он вынес из-за стенки подушку и бросил ее поверх одеяла. — Готово, устраивайся.