Сергей Протасов - Обязательно должна быть надежда. Следователь Токарев. История вторая

— Я понял, я еду.

УАЗ с заметной нагруженной задней осью свернул с придомовой территории налево.

— Они едут в сторону центра, — доложил Свекольников. — Я за ними.

Некоторые светофоры, переведенные в ночной режим, моргали желтыми огнями, заставляя бандитов и их преследователя притормаживать на перекрестках. Заснеженные улицы опустели, попадались только редкие такси с подсвеченными оранжевыми плафонами и пустые маршрутные автобусы.

— Где вы? Почему замолчали? Роман Сергеевич, что происходит?

— Подъезжаем к Кирова. Кажется, они заметили меня, начинают петлять, притормаживать. Снег усиливается. Я гашу фары, пусть думают, что я отстал. Так, они включили левый поворотник. То есть собираются ехать в сторону Московского шоссе. Вы сами-то когда будете?

— Едем, минут через пять выходим на Московское шоссе. Ведите их, постарайтесь не потерять.

— Не потеряю. Двигаемся по Кирова в сторону Московского.

Его руки тряслись, одежда под курткой намокла, со лба стекали капли. Что было сил он всматривался в красные точки габаритных огней, которые время от времени пропадали. Хлопья снега ударяли в стекло, сразу таяли и сдвигались обмерзшими льдом дворниками. Перед глазами рисовались мутные дуги, делающиеся непрозрачными в свете уличных фонарей. В какой-то момент он подумал, что сопровождает какую-то другую машину. Что преступники запутали его и скрылись. Хотелось сблизиться и убедиться. УАЗ свернул на Московское шоссе. Он добавил газу, но и впереди идущий автомобиль ускорился. Светофоров становилось меньше, шоссе приближалось к выезду из города. Все потеряло цвет, очертания. Погоня вне пространства и времени. Только беспокойный Кеша, не замолкая, мяукал и прихватывал водителя своими крючочками за правый рукав.

— Погоди, Иннокентий, погоди. Потом. Я их почти не вижу, товарищ Токарев! — в истерике прокричал Свекольников. — Они уходят. Уходят!

Он вдавил педаль газа в пол, двигатель взвыл. Машина завиляла на скользкой дороге, буксующие колеса искали асфальт. «Тойота» нестойко разгонялась, превращаясь в стенобитный снаряд со смертником внутри. «Летняя резина, — успел подумать он. — Плохо едет».

— Что видите? — звучал из телефона спокойный голос. — Ничего не предпринимайте, мы почти на месте, с минуты на минуту вас встретим. Никуда они теперь, гады, не денутся.

Из темноты выскочил серый багажник с круглым кофром для запасного колеса. Зажглись тормозные огни. Роман Сергеевич хорошо рассмотрел надпись латинскими буквами черного цвета: «UAZ Patriot». Он выключил передачу и что было сил ударил по тормозам. Буквы рассыпались и, как метеоритный дождь, устремились на него. Он вжал голову в плечи, закрыл глаза и закрутил руль. Затрещала ABS, тормоза заблокировались, машина, как детские санки, несущиеся с горки, повернулась боком и левой стороной врезалась в заднюю часть джипа, который притормозил на светофоре. Преследователь ударился головой о дверное стекло. Металлический грохот взорвал мяукающую тишину салона, заполнив собой все тело и всю вселенную. Казалось, на заднем сиденье сработала бомба. УАЗ по инерции отполз от «Тойоты».

Внезапно обрушилась тишина. Машины замерли на месте. Свекольников распахнул дверь и, покачиваясь, вышел из салона. Он, как дракон, извергал густые струи пара. Следом на мороз выпрыгнул верный Иннокентий. Из вновь разбитого уха текла кровь. Роман Сергеевич неосознанно приложил к ране ладонь и посмотрел на нее, близко поднеся к глазам. Пальца стали черными и липкими. В голове шумело.

Словно в немом кино, он увидел, что к УАЗу, пересекая сплошную, со встречной полосы подъехала темная «шестерка» и заблокировала дорогу. Из УАЗа, с пассажирского места, выскочил человек и несколько раз выстрелил в сторону «Жигулей». Со стороны «Жигулей» также были вспышки. Их звук дальним эхом достигал его слуха. Фигуры людей, как на дискотеке его молодости, двигались рывками, в ослепительном прерывистом мерцании. Стрелявший бандит, отлетев назад, неподвижно упал на спину. УАЗ включил огни заднего хода, «Тойота» поползла в сторону Романа Сергеевича. При свете еще одного выстрела он заметил, что котенок замер, сидя на пути надвигающейся «Тойоты». Секунда — и его раздавит! Свекольников кинулся к своему другу, поскользнулся и упал, успев подгрести Иннокентия под себя. В том месте, где только что была его голова, пуля просверлила воздух. Тени каких-то людей мелькнули рядом, «Тойота» рванула с места, зацепив его бампером по голове. Он потерял сознание.

Едкие пары нашатыря обожгли носоглотку и уткнулись в мозг. Роман Сергеевич открыл глаза, стараясь рукой отвести вонючую ватку. Осмотрелся. В окружающую тесноту напирали углами белые эмалированные полки и ящики, торчали ручки каких-то приборов, свисали провода и трубочки. Яркий матовый свет придавал всей обстановке непривычную контрастность. Он увидел над собой человека — полную женщину в белом халате, с пятнами крови на груди и подоле.

— Где Иннокентий? — спросил он.

— Кто? — вздрогнула женщина и отсела.

— Котенок Кеша.

— Не знаю. Это скорая помощь, вас занесли одного, — она приоткрыла дверь и крикнула на улицу. — Этот, с черепно-мозговой, очнулся. Передайте следователю, да и поедем уже. Сколько можно стоять! — потом Свекольникову: — Не волнуйтесь, лягте, пожалуйста.

Свекольников сидел буквой «Г». Он собирался встать и замешкался, соображая, в какую сторону свесить ноги.

Усыпанный снегом, в салон ввалился морозный Токарев. Его лицо было страшно. Роман Сергеевич предпочел лечь, как просила фельдшер.

— Очнулись? — хмуро спросил следователь и боком присел в ногах пострадавшего. Роман Сергеевич уловил запах спиртного. — Говорить можете?

— Да, могу. Что с вами? На вас лица нет.

Токарев молча отвернул голову направо и вверх. Было видно, как он решает, сказать или нет. Решил сказать.

— Алексей Николаевич, — начал следователь и вдруг поперхнулся. Капельки заискрились в уголках его глаз. Он натужно сглотнул, снова отвернулся, чтобы скрыть слезы. — Солнцев погиб.

— Простите, я не знал его. Мне очень жаль. Извините… — виновато зачастил Свекольников.

— Вы-то тут при чем? — повысил голос следователь. — Что вы все — «простите» да «извините»…

Он замолчал, подбирая слова. Потом тихо заговорил, ни к кому не обращаясь:

— Нина не знает еще. Она думает, что он выпивает, что сидит у меня с Кривицким и отмечает праздник, заодно день моего отстранения от службы. Подбирает, наверное, слова, чтобы отругать его как следует, когда вернется, — он провел ладонью по глазам и грустно усмехнулся, каждая фраза отделялась тяжелой паузой. — А он больше не вернется. И слова уже не нужны. Такие слова… Никакие слова… Три пули, каждая несовместимая с жизнью, а ему на пенсию через три недели было. Я не смог ему глаза закрыть, будто, пока глаза открыты, он не совсем умер, может подняться. Одумается и продолжит жить. Никто же не знал, бронежилетов не брали с собой. Его уже увезли в труповозке. Вместе с этим бандитом. Машин не хватает, впору трупы грузовиками вывозить. Все-таки он его догнал. Как теперь Нина? У него две девочки. Знаете, как они любили друг друга? Как в жизни не бывает, — он снова вытер глаза. — Она проснется через несколько часов, а ей скажут: «Алексея Николаевича, вашего мужа, больше нету, гражданочка, не ждите. Продолжайте теперь без него». Но пока он для нее живой. Только пока. Несправедливо!