Франк Тилье - Лес теней

– Этим объясняется то, что они так близки… Оба увлечены неизведанным, экстремальным…

Аделина вытерла руки кухонным полотенцем и подошла к окну:

– Вы никогда не говорите о его работе?

– Никогда… Он приезжает домой, закрывается наверху и сидит какое-то время за компьютером. Я пытаюсь спросить, как у него прошел день, но… – Кэти тряхнула головой. – Может, это покажется странным, но он как будто оберегает своих покойников. Как будто не хочет их оскорбить тем, что будет рассказывать о всяких некрасивостях, шрамах, которые он обнаружил на их теле. О тайнах, которые они замалчивали всю жизнь и теперь больше не могут скрывать. Татуировку, пирсинг, спираль… Он их слишком уважает. Обсуждать значило бы нарушить их интимное пространство. Понимаешь?

– Конечно…

– Не знаю, почему он этим занимается. Отец у него работал в коммерции… Его мать я знала очень мало, она почти сразу… почти сразу сильно заболела. Она… она была так не похожа на сына! Будучи при смерти, все молила меня, чтобы я отговорила его от этой работы. Умоляла, представляешь?

– Но почему?

– Не знаю, не знаю… Она будто бы чувствовала, что ее сына… что его преследуют какие-то плохие сущности. С… с ума можно было сойти… – На каждом слове Кэти окно запотевало от ее дыхания. – Да куда он подевался?

– Скоро вернется!

– Когда мы еще сюда ехали, я вдруг представила себе, что потерялась в чаще этого огромного леса. Я бы тоже сделала все, что в моих силах, чтобы только спастись. Шла бы и шла без остановки. До самого конца. Хотя я хорошо понимаю, что в какой-то миг в подобных обстоятельствах может захватить отчаяние и тогда будет казаться, что надежды больше нет, что уж лучше смерть, и ты остановишься, желая умереть тут же, не сходя с места. Давид объяснил мне, что люди ничего не чувствуют, когда засыпают на морозе. Похоже, что это самая спокойная смерть в мире…

Аделина резко отвернулась к столу и принялась катать шпецле [21] Шпецле – клецки из мягкого яичного теста. Используют как гарнир к основному блюду. , пока у нее не получились маленькие желтоватые колбаски.

– Смерть спокойной не бывает. У всех она одинаковая. Вонючая и мрачная.

Плечи ее задрожали.

– Тут все вокруг провоняло смертью.

На этот раз к ней подошла Кэти:

– Поговорим о том, что произошло вчера во время прогулки?

– Нет-нет! Извини, но лучше нет. Мне кажется, ты не… не готова к тому, чтобы это услышать…

– Почему ты так думаешь?

– Слишком долго я об этом молчала… – При этих словах Аделина ударила себя кулаком в грудь.

– Именно! Поговорим об этом – и тебе полегчает!

Аделина стиснула зубы. Но спустя мгновение произнесла:

– Когда отец брал меня с собой на охоту, он научил меня узнавать дичь даже по полету. Утки, например, взлетали, как ракеты, вытягивая шею, прямо по диагонали, под углом градусов в тридцать. Стоило лишь взглянуть на них, чтобы узнать…

– О чем ты?..

– Когда мы с тобой только познакомились… Я увидела выражение твоего лица. Услышала первые слова… В тот момент я тебя еще не знала, но они отпечатались у меня в памяти. Сейчас ты скрываешь свои настоящие мысли обо мне, потому что мы живем бок о бок, а ты человек вежливый. Но я знаю, что ты обо мне думаешь. То же, что и все остальные.

– Ты ошибаешься! Я очень хорошо к тебе отношусь.

– Ага, относишься хорошо… но когда смотришь на меня… Уверена, ты снова и снова задаешь себе вопрос, что заставляет женщину торговать своим телом… А ты представь на минутку: заключенных какой-нибудь тюрьмы, всех до одного, согнали во двор, окруженный забором с вышками по углам, и открыли перед ними ворота. Как тебе кажется, что случится потом? Сколько заключенных попытается вырваться на свободу, даже зная, что в них, скорее всего, будут стрелять?.. – Аделина скрестила на груди руки. – Все мы реагируем на окружающую действительность, хотим мы этого или нет. На меня повлияла моя юность…

Она жалела, что столько всего рассказала, но желание объясниться оказалось сильнее.

– Все детство мне навязывали внешнюю картинку, говорили о деньгах. Мне едва шесть исполнилось, а отец уже таскал меня по кастингам. Меня это совсем не интересовало, да и отец поступал так не из желания порадовать свою дочь, дело заключалось в гонорарах, полученных от продажи моих фотографий. Он по всей Франции катался… Ни одного конкурса не пропускал. По выходным, вместо того чтобы позволить ребенку сделать уроки, меня тянули с собой на охоту или я ходила по подиуму у какой-нибудь там тетки, позировала в купальнике. А когда мне исполнилось двенадцать…

Что-то мешало ей говорить. В глазах читалось отчаяние.

– И что, что тогда случилось? – спросила Кэти, чуть нахмурившись.

Аделина тряхнула головой:

– Прости… В шестнадцать он отдал меня в манекенщицы. Отличная школа – лицемерие и конкуренция в одном флаконе. Какое-то время я держалась, но не так хорошо, как бы он хотел. Астма тоже делу не помогала. Мне было всего семнадцать, когда он сбежал с новой подружкой, оставив нас с матерью, у которой началась депрессия. Как в плохом кино, да?! И тем не менее… Жизнь несчастливой семьи соткана из подобных событий.

Кэти слушала молча.

– Как сложилась моя жизнь дальше, ты можешь и сама себе легко представить. В школе я училась плохо, а чаще всего вообще там не появлялась; семья была разрушена, и единственное, что я реально умела делать, то, чему научил меня мой сволочной папаша, – так это торговать своим телом и приносить домой деньги. Мне повезло – я попала в привилегированные круги, типа гарема для богатеев… На улице не работала, знавала только кожаные кресла да сигарный дым. Но если копнуть глубже: все это одно и то же, те же человеческие отбросы. Веришь или нет, я действительно хочу покинуть эту гнилую среду. Ужасно так говорить, но поможет мне в этом Артур, мой клиент. Предполагаю, что вы здесь по той же самой причине. Деньги…

– Все немного сложнее… Когда у тебя началась астма?

Аделина выпучила глаза. Она мотнула головой и прошипела:

– Оглянись…

У входа в кухню стояла замотанная в серое одеяло босая женщина с короткими черными волосами. Ее лицо было удивительно спокойным, ни грустным, ни веселым, ни заинтригованным. Она выглядела как после глубокого наркоза. За ней с совершенно невозмутимым видом на кухню въехал Артур.

– Ее зовут Эмма, – представил он незнакомку. – Она… Как бы выразиться… Она хотела бы одеться, но ее одежда…

Кэти ответила не сразу.

– Ох, вы меня напугали! – воскликнула она, поднимаясь. – Э-э-э… Аделина слишком высокая. Эмма скорее моего роста, как мне кажется. У меня есть все, что нужно, пойду… Моя одежда, конечно, не для таких тощих. Вы можете ей это объяснить, Артур? То есть другими словами, конечно…