Франк Тилье - Лес теней

– А вы убирайтесь к себе в комнату мебель переставлять и оставьте нас в покое! – выпалила Кэти. – Kinder она любит, как же! Я в жизни не оставлю с вами дочь! Никогда в жизни, ясно?

– Dreckskerl! [33] Сволочь (нем.) .

Артур отвернулся, чтобы никто не увидел улыбку на его лице.

Кэти обратилась к Аделине:

– Что она сказала?

Рыжеволосая женщина только пожала плечами.

– Хватит, черт возьми! – Давид стукнул кулаком по столу. – Как подростки в летнем лагере! Кэти, всё!.. Идем, Аделина!

Он пересек гостиную, подошел к камину, осторожно снял ружье и убедился, что оно заряжено.

– Пользоваться им не будем, – объяснил он, предвосхищая вопросы остальных обитателей шале. – Я спрячу его за каким-нибудь деревом рядом с лачугой Франца. На всякий случай…

– На какой такой всякий случай? – вышла из себя Аделина. – Не будете пользоваться?! Так оставьте ружье тут! Если возьмете его, я никуда не пойду!

– Да что с вами такое?! – сухо ответил Давид, не в состоянии больше сдерживаться. Переводя взгляд с Эммы на Дофра, с Дофра – на Аделину, с Аделины – на Кэти, он долго сомневался, не лучше ли отказаться от идеи с ружьем. Он уже собрался было повесить «Weatherby Mark» обратно, как вдруг резко остановился.

Интуиция.

Он поднес ружье к глазам и тщательно осмотрел его. Дуло, спусковую скобу, цевье, прицел и…

Сердце у него забилось.

Справа на прикладе он обнаружил крохотную оловянную пластинку с гравировкой.

Серийный номер.

Такой же, как пять цифр, навечно отложившихся у него в подкорке. 9–8-1–0-1.

Номер, вытатуированный черной тушью на черепе четвертого ребенка.

Мертвенно-бледный, Давид пристально посмотрел на Артура, но не увидел никакой реакции на его морщинистом лице.

Тогда, крепко сжав ружье в одной руке и бутылку виски – в другой, он направился к выходу.

– Идем, нужно вскрыть гнойник… – повторил он.

– На самом деле я рада, что не попала на похороны. Я ненавидела бабулю… Она всегда говорила, что мать меня… нагуляла. Что… забеременела от другого мужчины, не от отца. Злая была женщина. Умерла в одиночестве, как Ratte [34] Крыса (нем.) . какая-нибудь. Если я когда-нибудь еще раз приеду в Пфорцхайм, то только для того, чтобы плюнуть ей на могилу.

Эмма разговаривала сама с собой, сидя в пиджаке у камина. Иногда она подносила пальцы ко рту, как будто затягивалась несуществующей сигаретой.

Она сидела спиной к Кэти, которая ее не слушала. Так, уловила из ее реплики пару-тройку слов. Бабуля… забеременела… злая женщина…

Молодая мать рассеянно теребила в руках соску, погрызенную Гринчем. Пластмассовая вещица мелькала между нервными пальцами Кэти, но женщина словно не замечала этого. Представив Гринча в маленьком загоне, который она соорудит для него дома, рядом с террасой, как только наступят теплые деньки, она с силой сжала соску в кулаке. Кэти была уверена, что поросенок сразу понравится Симеону и Тупи.

Да, Гринч уедет с ними. А эта сволочь Дофр пусть отправляется ко всем чертям.

«Теперь я с тобой поиграю, старый дурак», – подумала она, стиснув зубы.

Прошло немало времени, прежде чем эти желчные мысли отпустили ее и Кэти обнаружила, что в комнате нет Эммы с Кларой.

Паника.

Первое, что пришло Кэти в голову, – образ дочери, повешенной рядом со свиными тушами, с распоротым животом и кишками наружу. Она бросилась в коридор, оглушительно выкрикивая имя своего ребенка.

Дверь в комнату Эммы была открыта… Клара спокойно сидела на кровати, наблюдая за тем, как молодая немка старалась получше приладить простынь, служившую ей занавеской и скрывавшую ужасное зрелище за окном. На полу валялся скальпель из лаборатории, с помощью которого она только что отрезала лишнюю ткань.

«Я уже совсем с катушек слетела!» – подумала Кэти.

– Крошка моя! Иди быстро ко мне!

Комната полностью преобразилась. Теперь кровать стояла напротив своего прежнего места, а комод был пододвинут к двери.

– Можете оставить девочку здесь, она мне не мешает, – сказала Эмма, поднимая острый инструмент и собираясь положить его на подоконник. – Клара такая чудесная!

– Я предпочитаю, когда она со мной. Дети иногда могут что-нибудь неожиданно выкинуть.

– Как и некоторые взрослые… Раз уж вы здесь, поможете мне? Подержите простыню, пока я ее режу.

Губа Эммы была по-прежнему опухшей, из-за чего некоторые звуки у нее выходили тяжеловесными и вязкими.

– Вы так мило об этом попросили, – сухо ответила Кэти.

Она взяла за углы протянутую ей простыню.

– Да, чуть правее, прекрасно… Знаете… насчет Давида…

– Я не хочу об этом говорить.

– Он сам открыл дверь и вошел ко мне в комнату. Не знаю, что он вам там нарассказывал, но, когда я проснулась, он меня Streicheln… [35] Ласкать (нем.) . э-э-э… гладил. Я думаю… думаю, он не ожидал, что… что я проснусь…

Кэти покраснела:

– Вы несете совершеннейший абсурд! Давид никогда бы не сделал ничего подобного! Что это еще за игры?

– Какие игры?! Я вам правду говорю. Не я же к нему в спальню ночью пришла…

Эмма выпрямилась и отошла к двери:

– У вас есть пара минут? Схожу в laboratorium заиголками.

– Только побыстрее!

– Знаете, мы с вами свернули куда-то не туда. Я готова простить вам то, что вы сделали с моей Lippe [36] Губа (нем.) . . Потому что понимаю ваши… чувства. Нормальная реакция женщины, которая любит своего мужа.

Кэти не успела ответить.

Дверь захлопнулась. В замке повернулся ключ.

Женщина кинулась к двери, вытянув руки перед собой, и заорала:

– Не-е-ет!

Потом заколотила кулаками в запертую дверь.

Испуганная Клара инстинктивно стала звать Гринча. Без передышки.

– Гринч! Гринч! Гринч! Гринч!

В коридоре раздались шаги, шепот, потом звук инвалидного кресла Артура, выезжавшего из своего логова.

Там, с другой стороны, в десяти сантиметрах от Кэти с Кларой.

Он остановился.

– Артур! Прошу вас! Нет! Пожалуйста! – Сердце у Кэти ужасно колотилось.

Ответа не последовало, из-за двери слышалось лишь дыхание старика.

– Артур! Откройте! Откройте эту дверь!

Потом снова зашуршали колеса инвалидного кресла. Звуки удалялись в сторону гостиной.

Кэти как сумасшедшая замолотила в дверь, потом обернулась, закусив прядь волос. Открыла шкаф. Пустой! Нечем бросить!

Она разбежалась, выставив ногу вперед. Дверь не поддалась.

Тогда Кэти сорвала с окна простыню. Увидела отвратительные туши. Забарабанила по стеклу. Не разбить. Плексиглас. Привинчено намертво.

Ее спрятали в шале… Шале спрятано в лесу… Лес спрятан в снегу… Ловушка-матрешка…

Выхода нет.

Испуганная Клара всхлипывала на полу. На ее круглом личике читалось: «Мама, что происходит?»