Вячеслав Прах - Он умел касаться женщин

— А потом он узнал, что вы его отец.

— Да, Ребекка им все рассказала. Люк явился ко мне на следующий день и сказал, что больше не придет на занятия. Еще он сказал, что я смотрю в зеркало и вижу Иуду, — мистер Рорк как-то странно улыбнулся.

— Видите?

— Ммм… Как вам сказать. Не прошло и дня, чтобы я не думал о своих сыновьях. Я их бросил, когда им был всего один день. А теперь мне и оставшихся лет не хватит, чтобы убедить их в том, что я — отец. С Миа проще, он мягкий. Люк ушел из дома пять лет назад. С тех пор его никто не видел. Может быть, он утопился в речке, а может, уехал в другой город искать свое место под солнцем. Но в наших краях после смерти матери ему было гадко… Нет, я не раскаиваюсь, что оставил мальчишек без отца. У меня были на то свои причины. Я хотел жить… Просто не сложилось как-то на любовном фронте после Ребекки. Вроде и женщинами окружен со всех сторон, а любви в сердце нет.

— Любовь надуманна, мистер Рорк. Если мужчине хорошо в жизни одному, то это не значит, что в «его сердце нет любви», как вы сказали.

— А что тогда значит, расскажите-ка мне?!

— То, что человек, которому хорошо с самим собой, — человек сильный. Семьи заводят из страха остаться не нужными никому. Вот и облекают свое паразитирование на другом человеке в «любовь». Быть нужным самому себе — это единственное и самое верное проявление любви как таковой.

— Да вы, я смотрю, старый невостребованный башмак, — засмеялся мистер Рорк. — Боже мой, да от вас женщины, наверное, бегут без одной туфли или босиком. Не обижайтесь, я шучу! Просто давно мне никто такого не говорил, да еще с таким серьезным видом.

Лицо директора оставалось сосредоточенным и напряженным. Ему сейчас было не до веселья.

— Мы отклонились от темы, — напомнил он строгим голосом.

— Что бы вы хотели услышать еще?

— «Белые орхидеи» — это вам ни о чем не говорит? Вернее, белые орхидеи в коробке…

— «Белые орхидеи» — название заброшенного магазина, который находится недалеко от дома Ребекки. Еще десяток лет назад его хотели переделать под кафе некие бизнесмены из соседнего городка, но им почему-то его не продали. Не знаю всей истории, не буду вра…

Директор вскочил со стула и уставился на своего собеседника, как голодный волк, учуявший запах раненого оленя.

«Вот, где Сомелье держит девушек». А «район толстых кошельков» — совсем не то место…

Просто Люк почему-то хотел, чтобы директор познакомился с его отцом.

— Где именно находится этот магазин, мистер Рорк?

— Знаете, где дом Ребекки?

— Да.

— Видели узкую каменистую тропу, которая ведет на луга? Она слева от дома, где-то в ста метрах.

— Да. Видел.

— Так вот, минуйте эту тропу, впереди слева увидите заброшенный двухэтажный дом из красного кирпича. Прямо за этим домом магазин.

— Спасибо.

Директор уже собрался уходить, но мистер Рорк схватил его за руку.

— Постойте. Был уговор. Вы сказали, что скажете мне, где и когда видели Миа.

— Я бы вам сейчас посоветовал отправиться прямиком в полицию на опознание человека под именем Эрих Бэль. Запомнили, мистер Рорк? Эрих Бэль.

— Кто это и какое отношение он имеет к Миа?

— Слушайте меня сейчас внимательно. Эрих Бэль имеет прямое отношение к вашему пропавшему сыну. Сделайте, как я вам говорю. У меня мало времени, мне нужно идти. Эрих Бэль, мистер Рорк. Скажите в участке, что хотите опознать Эриха Бэля…

Мужчина смотрел на него в недоумении. Он еще не понял, что происходит и зачем ему нужно кого-то опознавать.

Пианист ослабил захват, и директор медленно убрал свою руку, а затем молча покинул комнату. Мистер Рорк не знал, что Эрих Бэль — это его сын. Точнее, десятидневный холодный труп его сына.

Директор тем временем прошел через зал кафе — все места у барной стойки были уже заняты, а за инструментом сидел другой пианист. Тот самый сменщик мистера Рорка — светловолосый молодой человек тридцати лет. В белой наглаженной рубашке и синих брюках.

Охранник, как и предполагал директор, больше не спал. Непонятно, кто или что его разбудило, выдернуло из мягкой постели и забросило прямиком на этот пропускной пункт. Одно было известно точно, мужчина сидел на своем рабочем месте с довольно грустным видом и следил через стекло, чтобы входившие на территорию предъявляли пропуск, а выходившие — катились с миром.

Директор прошел через КПП спокойно, как ни в чем не бывало. Словно делал так уже тысячу раз. Охранник прищурил глаза, пытаясь вспомнить, где он мог видеть эту сутулую фигуру в пальто. Вроде бы совсем недавно…

Пока толстяк вспоминал, директор уже дошел до набережной пляжа, остановил проезжающее мимо такси и дал указание, куда ехать.

Оставалось чуть меньше двадцати пяти часов. И этого должно было хватить. Директор нашел наконец это кафе, которому не суждено было появиться на месте старого заброшенного магазина.

«Я перестрою магазин под кафе…» — не стоило воспринимать эти строки буквально. Это были всего лишь чьи-то фантазии. Никто ничего не перестроил. Никто не сделал в глубине кафе бар, не нанял троих музыкантов и не поставил в конце зала пианино. Не было в этом несбывшемся кафе и обоев в цветочек, не было ни люстр, ни гардин. Только пыль, грязь и мусор…

— Я перестрою магазин под кафе…

— Ты имеешь в виду «Белые орхидеи» старика Парсона? — поинтересовался у брата Миа, когда они отправились на карьер без разрешения матери.

Мать умерла чуть меньше месяца назад. Миа выплакал все слезы, которые у него были, а Люк не выплакал ничего.

Он с сухими глазами мыл мертвую мать, с сухими глазами опускал в яму гроб и с сухими глазами проходил потом мимо кухни, где на стуле висел ее домашний фартук, а на столе стояла ее белая чашка в горошек.

Люк почему-то не плакал, хотя ему было больно. Какая-то странная тупая боль, окутанная холодом.

— Да. Именно его. Я тут на днях начал читать Ремарка, и мне пришла в голову мысль открыть кафе прямо на нашей улице.

— Нет, это дурная затея, Люк. Он тебе не отдаст свой магазин ни за какие деньги. Это же конченый скряга. Сам знаешь, что уже приходили к нему раньше залетные «банкноты». К тому же на нашей улице глухо. У людей денег нет на кафе…

— Найдут люди деньги. У них денег нет на то, что им не нужно. Я предложу людям то, на что они обязательно найдут деньги. Это будет лучшее кафе во всем городе. А Парсону я отдам нашу землю у дома. Пусть забирает. Нам она не нужна.

— Эх, Люк! А ты меня называешь фантазером. Не возьмет он нашу землю… Кстати, отец сказал, что может забрать нас к себе в центр… Ну, жить постоянно у него.

— Пусть забирает тебя. Я остаюсь здесь. У меня не было отца восемнадцать лет, и теперь он нужен мне, как гитара скончавшемуся гитаристу. Забрать он может в центр. А как же… Променять родное болото на чужое. Интересно, где грязь лучше? И не пересказывай мне больше, что он там треплет. У него очень длинный язык на то, что касается всяких там переездов и трогательных слезливых речей. Ты спроси у него, где были его слезы, когда мать смотрела в мои глаза, а ненавидела в это время его. А я не понимал и принимал все в свой адрес. Ты спроси у него, Миа, спроси! Где он был, когда я наступил на ржавый гвоздь и корчился от боли. Ты спроси, кто учил меня держать молоток, отвертку и топор. Кто обучал…