Кирилл Агапов - Восемьдесят сигарет

Он закрыл фотокамеру, бросил телефон на кровать и, кряхтя, начал стягивать с себя одежду, в которой и заснул сегодня утром.

Ледяной душ немного оживил его. Подставив лицо под струи воды, Токарь напевал припев группы «Бутырка».

– Моя подружка с центра, а я – с окраины. Ведёт себя примерно, а я неправильный…

А потом из лейки на него обрушился кипяток. Токаря ошпарило до самых костей.

По крайней мере, именно такая мысль пришла бы в голову любому, кто бы находился в тот момент рядом и видел, как Токарь, с дикими глазами, вылетел из душевой.

Проклиная всё на свете, он схватил телефон, открыл фотографию Нины, которую она только что отправила ему, и похолодел.

В нашей памяти сохраняется всё, что мы когда-либо в неё заносили, даже если делали это неосознанно. На огромных складах сознания пылятся миллионы нужной и ненужной информации, которую мы получаем каждую секунду нашей жизни. Эти склады настолько огромны, а информации поступает такое неимоверное количество, что мы попросту даже не знаем, что именно там хранится. Иногда, блуждая по этому бесконечному хранилищу, мы спотыкаемся обо что-то важное, волнующее. Например, находим среди хлама забытую улыбку давно умершей матери или стихотворение, написанное нами в третьем классе и посвящённое девочке за соседней партой. А порой набредаем на совершенно бесполезное. Пароль от домофона в квартире, в которой давно не живём; имя на бейдже охранника супермаркета; любимый алкогольный напиток соседа, хоть мы с ним и не пили ни разу вместе. И ещё бог весть какой мусор.

Напевая в душе и не думая ни о чём, Токарь бесцельно слонялся по захламленным лабиринтам своей памяти, и наткнулся на только что отправленную Ниной фотографию. Стал разглядывать её во всех подробностях. И увидел то, на что не обратил внимание сразу.

За спиной девушки стояла машина. Большегруз. МАН. Чёрного цвета. Камера Нины выхватила и номер.

В надежде на то, что ему показалось, Токарь увеличил изображение.

Н142ТУ

– Сука! – отчаянно завопил он, запрыгнул в штаны и вытряхнул на кровать содержимое своей сумки. С запасной парой нижнего белья, джинсами и спортивной курткой, вывалились три пистолета.

Мои новые «друзья» терпели меня недолго. Всего неделю. На восьмой день, заклеймённый, я отправился в рабство.

Мне, человеку непосвящённому, это казалось настоящим безумием. Но обо всём по порядку, иначе вы ничего не поймёте.

В последний день моей человеческой жизни в нашем маленьком миролюбивом сообществе зашёл разговор на животрепещущую тему. Секс. В беседе я, разумеется, не участвовал, как старался не участвовать и во всех прочих беседах этой компании, но слушать был обречён.

Давайте на время забудем о литературных нормах языка, обязательных в любой прозе. Я хочу, чтобы вы в полной мере прочувствовали то, что чувствовал я в то роковое утро. И не только тогда, но и каждый день до этого, пока наконец, не в силах больше выносить их полоумного трёпа, я не вставил свои две копейки. Ровно столько, оказалось, нужно засунуть в чудовищный автомат по перемолу человеческих жизней, чтобы запустить его.

Я просто вынужден передать вам их разговор дословно, без художественной полировки. Стенографически точно. Иначе вы меня не поймёте.

Отрывок будет коротким, так что вы уж потерпите. Хотя, если вы читали Уэлша… вот кто вообще не парится по поводу монологов своих героев, пересказывая их болтовню с максимальной аутентичностью.

Да что ж это я! Опять понесло куда-то в сторону.

Итак.

Рассказ о нервном срыве, превратившем меня в тварь дрожащую.

Глава первая, она же единственная

(Имена людей, любезно подтолкнувших меня в пропасть, я сейчас не вспомню, поэтому выдумываю их на ходу.)

– Ну и, короче, прикинь, Вась, такая хуйня, – начал Сизый, – порем мы эту кобылу по очереди с корешем, ну и всё, а мы ещё планчика такого прям ебейшего курнули. Ну и такая хуйня…

– Да, ща бы планца было б заебись, – Лимон мечтательно закатил глаза.

– Ваще бля буду, – согласился Сизый и продолжил: – Ну и всё, короче. Кент мой уже, я хуй знает, часа три уже, наверное, пилотку эту порет, а я на кухне сижу. Ну там ва-а-аксочка, закусон, хуё-моё. Сижу, хуярю в одно ебало.

– Да-а, ща бы ваксы, хоть один пузырик, – протянул Рыжий, облизывая губы.

– Ну и всё, – Сизый сделал три быстрых затяжки, чтобы сигарета не отвлекала его от рассказа, и затушил окурок в самодельной пепельнице. – У меня уже шляпа дымится, ёбаное всё, план отпускает помалёху, а Васяга мой всё порет эту дичь и, походу, закругляться не собирается.

– Обкуренным можно всю ночь пороть, – со знанием дела сказал Малой, – хуй кончишь.

– И тут, прикиньте, – Сизый обвел взглядом слушателей, – вылетает из комнаты эта тёлка, голая, шары навыкат, пирог свой потирает, по ебальнику слёзы текут. «Всё, – говорит, – я больше не могу, мне уже больно». Да ты че, лань, ебанулась совсем?!

«Га-га-га!» – взорвалась смехом камера.

– А следом за ней выбегает кенток мой. Тоже голый. С надроченным.

«Га-га-га!» – сотрясались стены.

– Хватает её и обратно в комнату, короче, тащит. Сучка скулит: «Ты мне уже все там до мозолей натёр!» Да нам по хуй, мать, ты чё, ебанулась? Значит, смазывай свою духовку, и полетели дальше!

Сизый делает небольшой глоток чифира и закусывает половинкой шоколадной конфеты.

– Давай, говорю я ей, раз у тебя пирог болит (га-га-га!), мы тебя в пеку отпорем. Ха, тёща ёбаная, на всё согласна, лишь бы мы от пилотки её отстали. «Хорошо, – говорит, – я ещё и отсосать могу».

– Дэнуннэхуй!

– Пидораска мастёвая!

– Фу-у-н-н-э-эхуй, хуесоска!

– Ну и всё, короче, кореш мой отпорол её в очко, а я на клык навалил, спустил ей на каркалыгу. Ну и всё, сидим, короче, потом, планчик тянем. Выходит из комнаты эта мастёвка нараскоряку – проводите, говорит, меня, мальчики. Прикиньте? Мы ей: «Иди нннэээхуй отсюда». А у нас, короче, ваксы уже ни хуя не осталось, полбутылки от силы. И тут эта сосалка хватает водяру и делает глоток! ёбаная ты псина! Забобрила последнюю бухашку! Я к-а-а-к въёб ей в голову. Пошла в пизду, пидорша ебучая, сосалка мастёвая!! Куда хватаешь?! Дичь рыдает: «Я всего глоток». Да ты теперь эту бутылку в очко можешь себе забить, ебло ты хуесосное!! Хули мы теперь пить будем, ты, блять, уёбище?? Короче, выкинули мы её на хуй, ебучку тухлодырую…

– Что за бред? – простонал я из под одеяла. Эта фраза вырвалась из меня как икота. Я не смог её сдержать. Я идиот.

В камере повисла пауза, ознаменовавшая собой начало конца. До того, как я превращусь в низшую форму жизни, оставались считаные минуты. Всего четыре реплики отделяли меня от неминуемой катастрофы.