Кирилл Агапов - Восемьдесят сигарет

– Одевайся и проваливай, – сказал Токарь холодно.

Он ушёл прежде, чем официантка начала плакать.

Вернувшись в номер, Токарь аккуратно прикрыл за собой дверь.

Нина спала на животе, скинув одеяло на пол. Комнату заливал свет утреннего солнца. Её выстиранная одежда висела на раскладной сушилке, вмонтированной в шкаф. Как только Токарь щёлкнул замком, девушка приоткрыла глаза, подтянула на себя одеяло до спины и снова погрузилась в сон. Токарь успел увидеть её обнажённые ягодицы, истерзанные до крови, до бордово-красных гематом. Он скривился, как от зубной боли.

«Бедная моя девочка».

Подошёл, стараясь не шуметь, к кровати. Присел на самый краешек. Поглаживая волосы Нины, долго смотрел, как она спала, потом лёг рядом, обнял и забылся похмельным болезненным сном.

Я стал рабом через неделю после того, как попал сюда. И все семь дней я упорно шёл к этому сам, не подозревая о надвигающейся трагедии.

Не вникая в примитивную философию местных законов, я спорил с каждым встречным-поперечным, указывая, по тупости своей, на убогость их убеждений. Тогда – в самом начале – я ещё имел право повышать голос. И я повышал. В ту пору моим самым частым восклицанием было «ну что за бред!» Ужасающие по своей абсурдности открытия ожидали меня на каждом шагу. В каждой фразе моих сокамерников. Среди прочего, например, я узнал, что глагол «трахать» – это одно, а «трахаться» – это совершенно другое. «Мужики трахают, – снисходительно объяснили мне, – а бабы трахаются». «А мужчины не трахаются, что ли?» – чесал я затылок. «Трахаются», – кивали мне и добавляли: «Если они пидорасы». «Что за бред», – выдыхал я в сотый раз и зарывался с головой под одеяло, чтобы тихо пропеть реквием по очередному семантическому выкидышу.

Камера – это всего одна комната около восемнадцати метров. Бывают и больше или, наоборот, совсем крохотные. Но все их объединяет одно: открытая «долина». Поэтично звучит, не находите? «Долиной» называют туалет. А открытая она, потому что находится тут же, в камере, в углу, рядом с выходом, и отгорожена «долина» всего одной бетонной перегородкой метровой высоты, так называемой «скалой». Никаких дверей такой туалет не имеет, и поэтому зэки вешают большое банное полотенце или простынь между скалой и несущей стеной камеры, чтобы хоть как-то отделить «долину» от жилой площади. Ну, не в этом дело. Вся соль тут вот в чём.

Идя в туалет по-большому, вы обязаны предупредить об этом всех остальных. «Не ешьте!» – должны вы громко выкрикнуть. Если вы этого не сделаете, вам набьют морду, потому что по вашей милости кто-нибудь запросто мог «забобриться», то есть слопать скудную, и без того отвратительную, тюремную еду в то время, как вы опорожнялись. Допустим, это справедливо – получить по зубам, если перед походом на долину забыть сказать «не ешьте». Ну в самом деле, кому было бы приятно обедать, когда в метре от него, отгородившись всего лишь полотенцем, кто-то справляет большую нужду? Но даже если вам на это наплевать, если вы не из брезгливых, вы всё равно должны немедленно прекратить жевать, услышав команду «не кушайте». В противном случае вас заставят сожрать кусок мыла – пройти своего рода ритуал очищения. И вот этого я не учёл. Я просто не знал. Меня никто не предупредил. Потому что я был всем противен. Мои новые «друзья» только и ждали, когда я оступлюсь, чтобы можно было вдоволь поржать надо мной. А сам я не догадался, в силу своего фантастического скудоумия. И брезгливым я, как назло, не был. Поэтому, когда я впервые услышал заботливое «не ешьте», я мысленно поблагодарил идущего на «долину» за его манеры и продолжил давиться мерзким завтраком.

Что было дальше, я думаю, вы и так уже поняли.

Под гомерический гогот я проглотил кусок мыла размером с крупную вишню. В промежутках между рвотными спазмами я повторял одно и то же, как попугай:

«Что за бред».

Телефон трезвонил нагло и настойчиво. Видимо, на том конце провода догадывались, что абонент ещё спит, и хотели это исправить.

Токарь разлепил глаза и нащупал в кармане брюк мобильный.

– Алло, – просифонил он в трубку.

Звонил Винстон.

– Бухал? – спросил он вместо приветствия.

– Да. Ты приехал?

– Еду. Скоро буду. Так что давай, поднимай свою жопу и жди меня.

– Хаашо, – зевая, сказал Токарь, положил телефон и взглянул на часы.

Без четверти двенадцать.

Нины в кровати уже не было. Решив, что она в душе, Токарь громко позвал ее. Никакого ответа. Он прислушался. Из ванны не доносилось ни звука. Девушки не было в номере. «Ушла!» – подумал Токарь, вскакивая с кровати. После вчерашнего раскалывалась голова. Тряслись руки. Он схватил телефон. Позвонил.

Нина ответила не сразу. Лишь на пятый гудок. Но когда Токарь услышал её голос, у него отлегло от сердца. Первое, что сказала девушка, было:

– Доброе утро, милый.

– Нинок, ты где?

– Не волнуйся, я рядом и никуда не уехала. Ведь у тебя поэтому такой встревоженный голос?

Девушка верно догадалась. Токарь боялся, что после того, что он вчера с ней сделал, она оставила его навсегда. И когда он набирал её номер, он был уверен, что это бесполезно, что она не ответит на звонок, а если и ответит, то только для того, чтобы послать его куда подальше. Однако Нина ответила. И не только ответила, но сразу же поспешила его успокоить, мгновенно уловив в голосе Токаря беспокойство.

Он облегчённо откинулся на подушку и закурил. Правда, его немного раздражило, что Нина видела его насквозь. И то дурацкое, глупое положение, в которое он сам себя только что поставил. Как ребёнок, который, проснувшись, не увидел маму и начал рыдать, пока та не прибежала и не успокоила его. Но всё это мелочи. Даже в чём-то приятные, потому что, наверное, из таких мелочей и строятся настоящие отношения.

– Нин, ты это… вчера…

– Не надо, всё нормально. Я ведь была не против.

– А всё-таки, ты где?

– Внизу, на улице. Вышла подышать свежим воздухом. Погода чудесная. Не хочешь погулять немного?

– Не знаю. Не уверен. У меня башка по швам трещит.

– Ну тогда я принесу тебе кофе. Тут, на удивление, варят неплохой кофе. Чашечка быстро приведет тебя в чувство. А ещё лучше – я куплю тебе «доширак». Не знаю, что они туда добавляют, но эта лапша – лучшее средство от похмелья!

– Лучше пива бутылочку. Ледяного.

– Хорошо. Целую.

– И я тебя.

Сразу после разговора телефон Токаря пискнул, уведомляя о новом сообщении. Ему пришла фотография. Нина отправила селфи: свёрнутые трубочкой губки, голова наклонена слегка набок. Она посылала ему воздушный поцелуй.

Токарь открыл фронтальную камеру. На экране появилась мятая физиономия с припухшими веками, красными, воспалёнными глазами, недельной щетиной с проседью. Пересохшие губы. Он попытался широко улыбнуться. Стало только хуже: картина дополнилась металлическими зубами. Такое «селфи» разве что к личному делу можно приложить, а не Нине отправлять.