Татьяна Рябинина - Анатомия страха

И я согласилась.

Мы приехали в Мурманск. Через пару дней Николай привел меня в больницу. Приветливая толстушка Верочка, которой он обо всем рассказал, осмотрела меня и сказала:

— Для аборта еще рано. Надо подождать пару недель. Придешь, и я все сделаю.

Но чем меньше оставалось до назначенного срока, тем тяжелее становилось у меня на душе. Да, мне не нужен был этот ребенок. Мне казалось, что внутри растет какая-то ядовитая гадина. Не человек даже, а монстр. Высосет все соки и убьет меня. Сделает то, что не смог его отец. Мне было абсолютно все равно, кто из них отец этого ребенка. Нет, вру. Мысль о том, что это может быть ребенок Олега, была просто нестерпимой. Я считала дни: еще неделя, еще пять дней — я и освобожусь от этого…

Но радости не было.

И вот этот день настал.

Я сидела в ситцевой рубашке и пестром больничном халатике перед дверью кабинета.

— Света, заходи! — крикнула из-за двери Вера.

Я встала со стула и… села обратно.

Перед глазами стояла и никак не хотела уходить картина. Медучилище, первый день практики в детской больнице. У меня на руках пятимесячный мальчик. Он поправляется после гриппа. Я показываю ему резиновую лягушку, он улыбается, тянет ручку к игрушке, а потом осторожно тянет меня за прядь волос.

Монстр, ядовитая гадина… Маленькое живое существо. Убить его, превратить в комок разлагающейся плоти…

— Ну, где ты? — выглянула из операционной Вера.

— Вера, прости, я… не могу.

Кое-как одевшись, я выскочила на улицу. Куда идти? Что делать?

— Значит, все-таки не стала. Ну и слава Богу!

У калитки стоял и курил Николай.

— Я был уверен, что ты не сможешь, — сказал он, подходя ко мне. — И я рад этому. Пойдем домой.

Потихоньку я привыкала к новой жизни. Чужой город, ни одного знакомого лица. Живот рос, как на дрожжах. Я сидела дома, возилась по хозяйству. Николай опекал меня, как мог.

Я стала Натальей Николаевной Стрепетовой. Имя мне нравилось, фамилия нет. Но выбирать было не из чего. Однажды Николай пришел с работы и сказал, что нам надо поговорить.

По его словам выходило, что мой новый паспорт, хоть и вполне настоящий, был все-таки не вполне надежным. Проверь кто-то хотя бы мою липовую прописку, и все обернулось бы крупными неприятностями.

— Но есть достаточно простой выход, — добавил он. — У тебя будет настоящий паспорт с настоящий пропиской. Сначала я пропишу тебя к себе — как родственницу, а потом… Ты выйдешь за меня замуж и поменяешь паспорт.

— Что?! — я даже задохнулась от неожиданности. — Нет, Коля, спасибо, но я не могу.

— Почему? Я же обещал, что не буду тебя ни к чему принуждать. Это будет фиктивный брак. Потом, когда родится ребенок, сможешь развестись. Кроме того, у него будет отец. Я сам рос без отца, и, ты знаешь, это не совсем приятно.

— А ты не боишься, что я подам на алименты и потребую раздела квартиры? — поинтересовалась я. — Была, знаешь, у лисы избушка ледяная, а у зайца лубяная…

— Ты?! — рассмеялся Николай. — Да никогда в жизни! Или я ошибаюсь?

Разумеется, он не ошибался. Мне бы и в голову не пришло такое. Я бы скорее ушла жить на улицу.

Не сразу, но все-таки Николай сумел убедить меня. Мы расписались в апреле, а в июле я родила девочку. Маленькую, слабенькую, но очень хорошенькую. Он спросил меня, не хочу ли я назвать ее Светланой, но я отказалась. Светланы больше не было, с прошлой жизнью меня ничего больше не связывало — так мне тогда казалось. Ничего, кроме дочери, и я не хотела, чтобы она носила имя, напоминающее о нем. Я назвала ее Наташей, и теперь нас звали одинаково: Наталья Николаевна Гончарова.

А через некоторое время наш брак перестал быть фиктивным. Так мы и жили. Без малого семнадцать лет. Удалось ли мне полюбить его? До сих пор не могу ответить на этот вопрос. Может быть, и да. Ни одна любовь не похожа на другую. Но и Димку я забыть не смогла. Жили мы с Колей неплохо. Хотя, были, конечно, и ссоры, и обиды. И тогда я вспоминала о Димке. Не только тогда, конечно, но в плохие минуты — особенно. Представляла, как все могло бы сложиться, повернись все иначе.

Время шло незаметно. Я закончила медицинский факультет университета, потом ординатуру, защитилась, много работала. С этой стороны все было в порядке. Сложнее было с Наташей. Она росла скрытной, замкнутой. Возможно, потому, что с раннего детства проводила намного больше времени с бабушкой, матерью Николая, чем со мной — ведь я приезжала только на выходные, да и то не каждый раз. А может, и потому, что мне не сразу удалось полюбить ее по-настоящему, и Наташа это чувствовала. Я смотрела на нее и невольно искала сходство — с Сергеем, с Генкой, с Олегом. Искала и невольно раздражалась, если вдруг находила. Внешне она ни чем не напоминала ни одного из них, разве что невысокая, но ведь и я не великан. А вот характер… Я замечала в ней то Сережкину нерешительность и податливость, то Генкину мнительность, то изворотливость Олега. Но Коля относился к Наташе, словно она его родная дочь. Она так и считала. Мы хотели еще детей, но я так и не смогла больше забеременеть.

Все это была одна сторона моей жизни, в общем-то светлая сторона. Но была и еще и темная, которая называлась жажда мести. Именно за нее я цеплялась, когда мне было трудно. Когда воспоминания не желали сидеть взаперти. Я знала, что зло должно быть наказано — и я это сделаю. В этом плане мы с Николаем мыслили одинаково, и мне не нужно было скрывать своих чувств. Мы часто говорили об этом, обсуждали различные варианты. Но все его идеи мне не подходили.

Николай был профессионалом высшей квалификации. Не будет преувеличением, если я скажу, что Джеймс Бонд в сравнении с ним просто мальчик. Таких, как Коля, немного, и они ценятся на вес золота. Трудно сказать, чего в своей области он не знал или не умел. Что он делал в Мурманске? Да то же, что и его коллеги в других крупных городах: ждал, когда Родина скажет «фас!». А между делом занимался всякими юридическими закавыками в управлении. Были командировки, были медали и ордена, оседавшие где-то в московских сейфах, были ранения и госпиталя. Многого я, разумеется, не знала.

Я училась у него. Всему, что только могло пригодиться в осуществлении моего замысла. Коля охотно делился со мной своими знаниями. Искусством наблюдения и ведения беседы, маскировки и вхождения в доверие. Искусством убивать. Я занималась стрельбой, каратэ и айкидо, вдвоем мы ходили в походы на выживание. А сколько всевозможной техники мне пришлось освоить!

Николай был готов помочь мне во всем, а главное — избежать ответственности. Но, как я уже сказала, его варианты мести меня не устраивали, потому что сводились к одному: более или менее жестокому убийству. Мне хотелось другого. Я всегда считала, что, прошу прощения за каламбур, самое страшное в мире — это страх. Сам по себе страх гораздо более действенен, чем боль. Боль — это реакция тела. Страх захватывает человека целиком — и тело, и душу, и разум. Страх превращает сильного в слабого, венец творения — в тупую скотину. Даже смерть не так страшна, как тот ужас, который она в нас вселяет.