Себастьян Фитцек - Пациент особой клиники [litres]

– Одноместную палату, – поправил его санитар и сокрушенно покачал головой. – Не получится, как вы уже сами убедились. Из-за наводнения приходится уплотняться.

Дверь за санитаром закрылась на удивление тихо, и только металлическому скрежету многочисленных запоров, казалось, не будет конца. Наконец все стихло. Наступила тишина и в помещении, которое у Тилля назвать палатой не поворачивался язык. Скорее его можно было обозначить как камеру, а еще лучше – застенок. Толстая дверь перекрывала доступ сюда любым звукам снаружи, и только через малюсенькое оконце, располагавшееся в верхней части наружной стены, пробивался слабый шелест дождя.

– Эй, засранец! – внезапно прорезал тишину хриплый голос, показавшийся Тиллю странно знакомым.

Беркхофф посмотрел вниз, увидел присевшего на постели сокамерника и непроизвольно опять стал рукавом вытирать себе лицо, поскольку в памяти все еще оставался свежим тот плевок, которым совсем недавно «наградил» его в столовой этот человек.

«Идиота, который только что плюнул на тебя, зовут Армин Вольф. Если не будешь внимательным, то он убьет тебя быстрее, чем ты успеешь сообразить», – только и смог вспомнить Тилль предостережение Седы, как вдруг получил невероятной силы удар в лицо.

Когда же Беркхофф, падая, больно ударился о твердый бетонный пол, то решетка за окном отбросила на физиономию его противника зловещую тень. При этом в сумеречном свете камеры голова обидчика еще больше начала напоминать обтянутый кожей череп мертвеца.

У Тилля возникло такое ощущение, как будто у него за сетчаткой глаз лопнул наполненный красной краской мешок. При ударе о пол в глазах у него потемнело от боли, но затем зрение стало возвращаться. Первоначально по центру возникло светлое пятно, которое, постепенно расширяясь, сквозь кровавую пелену позволило увидеть склонившееся над ним лицо.

– Однако стоит признать, что у тебя есть мужество, – заявил Армин Вольф и пнул Беркхоффа в бок ногой. – Я на твоем месте умолял бы перевести меня в другую камеру.

«Но я же не знал, с кем именно они меня запрут. Я и понятия не имел, что мне придется делить камеру с сумасшедшим», – пронеслось у Тилля в голове, но облечь свои мысли в слова он не смог.

Для этого у Беркхоффа не хватало воздуха и сил. К боли в голове, спине и почках добавилось осознание того, что его заперли в узком пространстве наедине с пылающим жаждой убийства психопатом. В результате у него вновь возник приступ клаустрофобии, чьи отвратительные когти держали Тилля словно в струбцине.

– Чего ты хотел от этой потаскухи Зенгер? Ты рассказал ей обо мне?

«О чем? О том, как ты напал на меня в столовой?»

Столь абсурдное предположение помогло Тиллю немного собраться с мыслями. В надежде, что Армин не сломал ему запястье, Беркхофф протянул ему руку, сплюнул кровавый сгусток на пол и прохрипел:

– Нет, нет. О тебе у нас разговора вовсе не было.

Армин сделал шаг в сторону и в столь маленькой камере сразу же очутился возле двери. Он прижал к ней ухо, приложил указательный палец к губам, прислушался, но ничего не услышал.

Явно довольный результатом, Вольф снова направился к Тиллю, который успел отползти к стене и опереться на нее спиной между унитазом и раковиной. При этом Беркхофф судорожно размышлял, стоит ли ему напасть на Армина сзади. Однако Армин Вольф был не только на голову выше, но и намного тренированнее, чем он. После исчезновения сына Тилль перестал делать физические упражнения, и его тело быстро деградировало. Кроме этого, Вольф двигался кошачьей походкой, как опытный уличный боец, словно паря над бетонным полом. Поэтому надеяться на победу в случае прямого столкновения с ним не приходилось.

– Отлично! – подходя к Тиллю, проговорил Армин, выказывая себя вдобавок ко всему еще и расистом. – Черномазый ушел. Симон смотрит через заслонку каждые сорок пять минут, а это означает, что у нас есть достаточно времени, чтобы поговорить без помех.

Произнеся это, Армин ударил Беркхоффа кулаком в живот. Тилль хотел было закричать, но от боли у него перехватило дыхание. Второй удар пришелся ему в челюсть, и он почувствовал, как у него зашатался зуб.

Такого просто не могло быть! Как могло случиться, что вновь поступившего пациента заперли в камере наедине с жаждущим убийства сумасшедшим?

Его крики о помощи здесь вряд ли кто-нибудь услышит. К тому же для того, чтобы закричать, у него не хватало воздуха, а лежа на полу, он не мог для привлечения внимания дотянуться до какого-нибудь предмета, чтобы опрокинуть его или запустить им в дверь.

Один глаз у него заплыл, и он им больше не видел, но вторым с ужасом заметил, как Армин снял с себя носок, чтобы, скорее всего, заткнуть ему рот.

– Стой! – выдохнул Тилль, но его возглас больше походил на непонятное хрюканье, чем на членораздельную речь.

Между тем Вольф начал приближаться, и среди всех обрывков мыслей, кружившихся у Тилля в голове, почему-то все отчетливее стал проступать образ контролера в метро, который на вопрос корреспондента телевидения о том, что бы он мог посоветовать пассажирам, подвергшимся нападению хулигана в общественном транспорте, ответил: «Необходимо сбить противника с толку!»

– Твоя мать! – прохрипел Тилль настолько громко, насколько смог.

Его хрип больше походил на шепот. Но тем не менее это бессмысленное восклицание возымело действие и действительно сбило обидчика с толку.

– Что? – переспросил Армин, и его сжатая в кулак рука остановилась, не дойдя до лица Тилля. – Что там насчет моей матери?

Наступил тот самый момент, который по совету контролера надо было использовать, чтобы сбежать от нападавшего. Однако такой возможности у Тилля не было, и он решил спасать свою жизнь не бегством, а разговором.

– Я отвечу, скажи мне только почему, – заявил он.

– Что почему?

– Что ты имеешь против меня?

– За один только этот вопрос ты заслуживаешь смерти!

С этими словами Армин схватил Тилля за повязку, нагнул его голову назад и собирался уже запихать в качестве кляпа носок в его окровавленный рот. Однако Беркхоффу все же удалось задать Вольфу очередной вопрос:

– И вообще, откуда ты меня знаешь?

Эта фраза, казалось, сбила Армина с толку еще больше, чем упоминание о его матери.

– Я знаю всех таких типов, как ты, – наконец ответил он. – Всех вас, засранцев, во всем мире. Все вы одинаковы!

– И все же откуда?

– Откуда я тебя знаю?

Тилль кивнул.

К его облегчению, вопросы, казалось, возымели действие, и Армин вторично был сбит с толку. Он отпустил голову Беркхоффа и даже отступил на шаг. Вольф почесал шею и нахмурил лоб, словно всерьез задумался над ответом, а когда его произнес, то смысл сказанного Тилль не понял.