Себастьян Фитцек - Пациент особой клиники [litres]

– Как? – поинтересовался Вольф, и Тилль облегченно вздохнул.

– У меня есть нужные контакты. Контакты и деньги.

– Дерьмо у тебя, а не контакты, если ты даже не можешь организовать здесь для себя одноместную палату.

Произнеся это, Армин схватил левую руку Беркхоффа и вывернул пальцы так, что Тилль вынужден был развернуться на девяносто градусов и присесть на колено, чтобы не дать ему сломать их.

– Стой, стой, клянусь тебе, – завопил он. – У меня есть телефон!

– Чепуха!

– И все же! Когда поедет автобус?

– Чего?

– Библиотечный автобус. Когда он придет?

– Ты издеваешься надо мной?

– Нет! Мои люди спрятали в этом автобусе мобильник. Могу тебе его показать. Мы вместе сделаем один звонок и с твоим отцо-о-о-о…

Тут Тилль не выдержал и закричал. Два его пальца оказались неестественно скручены – еще бы на один миллиметр дальше, и оба сломались бы, как зубочистки.

– Мобильник? Здесь? На острове?

– Да!

– И он работает?

– Клянусь!

– Настоящий?

Хватка Армина немного ослабла. Вольф скептически ухмыльнулся, но в то же время призадумался. Это явилось еще одной передышкой для Тилля, который из опасения повредить себе пальцы боялся даже вздохнуть. Тем не менее он продолжал говорить:

– Да, да, это правда! И он работает!

– Хорошо. На эту ночь я даю тебе отсрочку, а за это ты завтра отдашь мне свой телефон.

– Договорились, – заявил Тилль.

– Но я все равно сломаю тебе пальцы.

Пульс у Беркхоффа участился еще больше, а на лбу выступили капельки пота.

– Нет, нет! Подожди! Пожалуйста! Если я пострадаю, то завтра меня переведут от тебя. Не делай глупостей! Одумайся!

Однако в ответ Армин только усмехнулся и сказал:

– А мне наплевать. Риск того стоит. Я все равно тебя достану, ублюдок. Даже вне своей камеры. Ты – детоубийца! А потом, сломаны ведь будут всего только два из десяти. Так что расслабься!

В этот миг Тилль услышал сухой треск, а через мгновение его пронзила острая боль, которая, казалось, родилась в глубине самого сердца.

Спала Седа крепко, но не из-за лекарств, которые ей давали. Причина была не в них. Она и раньше, словно нажав на кнопку выключателя, легко могла погрузиться в царство грез. Такую способность ей удалось выработать у себя с детства, чтобы отключаться от звуков и не видеть всего того, что происходило в жилом вагончике – грязно-желтом прицепе, использовавшемся ее матерью одновременно в качестве столовой, гостиной, спальни и «комнаты для гостей». Причем так называемые «гости» больше часа у них не задерживались.

Днем ей разрешалось поиграть в лесу. При этом девочке постоянно приходилось быть внимательной, чтобы не поскользнуться на каком-нибудь презервативе или не вляпаться в кучу дерьма, поскольку туалета на парковке, располагавшейся на трассе B-213, не было. Здесь, правда, имелась одна развалюха, но от нее воняло так, что водители предпочитали справить нужду где-нибудь между деревьев.

Некоторые останавливались здесь, чтобы немного передохнуть, но большинство тормозили на стоянке, заметив мигающее красное сердечко над дверью жилого вагончика. Когда становилось уже поздно и у Седы пропадало желание мерзнуть в темноте, она заходила внутрь и засыпала под столом, пока ее мама ублажала очередного «гостя» в койке.

Были и такие «гости», которые даже изъявляли желание заплатить дополнительные деньги с условием, чтобы восьмилетняя девочка смотрела на их забавы, но таких типов ее мать всегда вышвыривала на улицу. Иногда матери приходилось прибегать к кулакам, а порой и к баллончику с перечным газом. Однако ни один из визитеров никогда не прикасался к Седе, не говоря уже о том, чтобы каким-то образом ее притеснить. Во всяком случае, такого она не помнила.

Седа спала как убитая в своей одиночной палате и после пробуждения не сразу сообразила, как долго доктор Касов держал свою руку в ее трусиках.

– Черт! Чего ты хочешь? – испуганно выдохнула она, снова натягивая одеяло на ноги и с отвращением отползая к изголовью кровати.

Дверь одиночной палаты, представлявшей собой, по сути, тюремную камеру, в которой Седе приходилось проводить ночи, оказалась запертой изнутри, и у молодой женщины стало складываться впечатление, что главный врач решил в этом помещении обосноваться.

В отличие от палат, в которых содержались мужчины и располагавшихся в следующем корпусе, в женском отделении в палатах имелись отдельные ванные комнаты. А поскольку у Седы время от времени возникали проблемы с ориентацией в пространстве, и в первые секунды при пробуждении она не понимала, где находится, то, чтобы не испугаться, ей пришлось оставить подсветку зеркала над раковиной в ванной комнате включенной. Теперь же кромка света, пробивавшаяся через приоткрытую дверь, рождала мрачные тени на стенах, на фоне которых доктор Касов казался намного больше, чем был на самом деле.

– У меня есть новенький для тебя, – произнес Касов своим отвратительно скрипучим голосом.

От этих слов желудок у Седы начал сжиматься, ведь согласно их договоренности она должна была обслуживать в неделю двоих, максимум троих клиентов. Однако у нее образовалась задолженность, и поэтому ее льготный период подошел к концу.

– Кто? – выдохнула она.

– Гвидо Трамниц, – проскрипел Касов.

Седа внутренне напряглась и спросила:

– Почему это имя кажется мне таким знакомым?

– Потому что в последнее время о нем часто писали в газетах.

– Погодите, уж не детоубийца ли это?

В ответ Касов прищелкнул языком и скорчил такую физиономию, как будто Седа была непослушным ребенком и произнесла что-то непристойное, а ему приходилось ставить ее на место.

– Каждый человек заслуживает второго шанса. Ведь в этом и заключается цель данного заведения, не так ли? Наша задача состоит в том, чтобы вылечить таких людей, как ты, как Трамниц, и вернуть вас к полноценной общественной жизни, – заявил он.

При таких словах доктора Седа почувствовала, что ее бросило в жар, и ей почему-то вспомнились слова матери.

– Гнев подобен воде, – говаривала она. – Он хочет течь и ищет себе пути выхода наружу.

В этот момент с ней происходило нечто похожее – вспыхнувшая в ней ярость шла своим путем, как стремительный поток горной воды.

– Не ставь меня с такой мразью на одну доску! – воскликнула Седа.

В ответ Касов рассмеялся и сел к ней на кровать.

– Не думаю, что тебе придется становиться с ним на одну доску. У него есть и другие дополнительные пожелания, – проскрипел врач гнусным голосом.

– Ты, наверное, псих! – постучав себя по лбу, заявила Седа. – Я не стану к нему даже приближаться!

– Ты сделаешь именно то, что я скажу, маленькая шлюха.