Максим Шаттам - Да будет воля Твоя

– Что вы такое говорите, Азиэль, я не из тех, кто последним приходит к вам по воскресеньям!

– Я не обольщаюсь: если бы не Эмма, разве стали бы вы приходить так часто?

Джарвис поджал губы, отчего усы его затопорщились, и он уже собрался уверенным тоном опровергнуть предположение пастора, как вспомнил, что обман служителя культа, возможно, не лучший поступок.

– Как вы можете работать на воздухе при таком холоде? – спросил он, уклоняясь от ответа.

– Холод благотворно действует на кровообращение и активизирует мышление. Вы пришли исповедаться, шериф?

Смущенный, Джарвис подернул плечами.

– Нет, но в связи с этим я задался вопросом…

Алецца догадался, что его гость что-то замышляет, и, сунув в карман пальто блокнот и ручку, поднялся навстречу шерифу. Пастор являл собой обаятельного мужчину, которому навскидку можно дать не больше сорока, с тонким, всегда аккуратно прочерченным боковым пробором, делящим его черные как вороново крыло волосы на две неравные волны, с зелеными, внушающими доверие глазами и квадратным подбородком, всегда безупречно выбритым. Злые языки – главным образом среди лютеран – говорили, усмехаясь, что он заполняет свою церковь прежде всего благодаря своему обаянию и не случайно среди его паствы гораздо больше женщин, чем мужчин.

– Итак, чем я могу вам помочь?

– В последнее время вы, случайно, не слышали… ну, такие вещи… которые вряд ли приятно выслушивать? Я хочу сказать, может быть, какой-нибудь надломленный прихожанин, к примеру, захотел облегчить свою совесть?

Алецца нахмурился.

– У вас есть какие-то зацепки, которые приводят к церкви?

– Я решил обратиться к человеку, который связует Господа с нашими душами. Я говорил себе, что, возможно, во время исповеди вы услышали…

– Вы прекрасно знаете, что если бы это и случилось, я бы все равно ничего вам не сказал, – отрезал пастор. – Все, что говорится на исповеди, не выходит за пределы исповедальни.

Джарвис почувствовал, как что-то внутри него внезапно обрушилось. После долгих размышлений он пришел к выводу, что человек, которого он выслеживает, должен метаться, чтобы не сказать разрываться, между своими зловещими желаниями и добропорядочным видом, который он наверняка сохраняет на публике, чтобы не вызывать подозрений. Такое напряжение должно камнем лежать на его совести, а кто лучше церкви способен частично освободить его от морального бремени? Господь умел прощать, даже самое худшее, лишь бы на него уповали и желали исправиться. Джарвис делал ставку именно на эту версию.

– А если признаются в преступлении?

– Я этого боюсь.

– А если бы вы узнали о нечестивом деянии, которое можно было бы предотвратить, вы бы все равно ничего не сказали?

– Речь идет о завете, шериф, который всех нас связывает с Богом. Как врач и врачебная тайна: ничто не позволяет ее нарушить без согласия пациента.

Джарвис прищелкнул языком.

– Так, значит, вы ничего не могли бы сделать? Вы останетесь здесь, будете сидеть дома, ожидая, когда преступление повторится?

– Ну… это дело меня и моей совести, но я ни в коем случае не могу предупредить вас.

Джарвис покачал головой.

– Бывают случаи, когда подобная логика от меня ускользает.

– А вы считаете, что существование Бога вписывается в рамки логики?

Джарвис сделал глубокий вдох и перевел взгляд на простиравшийся вокруг белый пейзаж. Будет о чем подумать в день Страшного суда. Если вдруг весеннее солнце больше не вернется, все так и останется недвижимым, закутанным в ледяную оболочку или снежный саван и навсегда сохранится для вечности. Даже звуки людские, заглушенные снегом, звучали искаженно.

– Не будем лгать друг другу, и вы, и я – мы оба знаем: если бы не моя жена, а, главное, мои мальчики, конечно, я бы вряд ли верил в существование некой божественной логики, превосходящей наше разумение. Но у меня дети, и я очень люблю жену, это правда, и ради этого я не могу не верить. Должно быть что-то, у всего этого должна быть причина и продолжение, так или иначе. Это необходимо. Чтобы не сойти с ума.

– Как вы только что сказали, это необходимо, согласен, но из любви.

Джарвис фыркнул и повернулся лицом к пастору.

– Полагаю, у лютеран также соблюдается тайна исповеди?

– Да. Почему вы спрашиваете, хотите поменять приход?

– Отнюдь… Особенно пока вы продолжаете смешить нас время от времени по воскресеньям. Дело в том… я знаю одну девочку, которая ходит к лютеранам, и я почти уверен, что она рассказала то, что знает, вашему тамошнему коллеге.

– Почему бы вам не пойти к ней и не поговорить с ней напрямую?

– Потому что она отказывается говорить со мной.

– Тогда дайте времени сделать свое дело, шериф. Время – это голос Господа. Достаточно уметь слушать его.

Вдалеке несколько козодоев завели свою сухую скрипучую трель. В ту минуту это были единственные голоса, раздававшиеся в радиусе многих километров.

Шериф вел свой пикап по снегу, машину заносило, и чтобы не сойти с дороги, ему приходилось постоянно маневрировать. Так и не встретив никого на своем пути, он выжал газ и взобрался на холм, за которым открывались владения Петерсенов. Армия кривых дубов, с ветвями, напоминавшими когти хищной птицы, занимала горбатую вершину холма, и густые нижние ветки, согбенные под тяжестью снега, царапали крышу автомобиля. Он припарковался перед деревянным домом, из трубы которого шел густой дым, похожий на длинный черный шлейф, враставший в низкий потолок серых туч, словно ферма пыталась вырваться из земли, чтобы улететь куда-нибудь подальше отсюда.

Джарвис осмотрел окрестности: скелеты деревьев, запасы дров, прикрытые непромокаемыми чехлами, с которых уже смели свежевыпавший снег, шаткий сарай и скованный зимой участок земли на склоне, служивший огородом. Не самое плохое место для взросления ребенка, хотя, конечно, немного унылое, да и уединенное расположение могло удручать. Но Йон Петерсен, похоже, из тех, кто ценит одиночество.

Прежде чем постучать в дверь, Джарвис решил быстренько обойти ферму и нашел Йона за домом сидящим на сломанных санях с сигаретой в руке. Несмотря на скрип снега под ногами шерифа, мальчик обернулся только тогда, когда шериф подошел к нему почти вплотную.

– Твоему деду не кажется, что ты еще слишком молод, чтобы курить?

– В городе он видел в журналах рекламу, там говорится, что иногда курение полезно для здоровья, так доктора утверждают.

Джарвис покачал головой. В конце концов, если реклама позволяет, они вполне могли ей доверять. Все эти эксперты, профессионалы и врачи знали о курении гораздо больше, чем горстка деревенщин из затерянного городка Среднего Запада. Джарвис повернулся в ту сторону, куда смотрел мальчик. Поле сбегало по пологому склону площадью явно больше пяти акров и упиралось в опушку темного леса: оно напоминало огромный ковер, раскатанный там по зимнему времени.