Сергей Бабернов - Возвращение

В голове всплывали то хихикающий Фредди Крюгер, то шевелящий усами колдун, то сползающее с загорелого тела кружевное бельё. Дальше провал. Темнота. Призраки воспоминаний. При попытке сесть я почти услышал скрип позвоночника, мышцы отозвались протестующей болью. Вместо мягкого плюша, ладонь упёрлась во что-то плетёно-твёрдое. Собравшись духом, я открыл глаза. Свитое Игорем мещанское гнёздышко походило на сельсовет после налёта армии батьки Махно. Дорогая мебель исчезла. Вместо неё откуда-то появились покрытые слоем пыли тумбочки. Хромоногий сервант подмигивал треснувшим зеркалом. Чья-то рука безжалостно вколотила огромные гвозди в шёлковые обои и развесила старые фотографии. Похоже, тот же самый варвар скатал ворсистый ковёр и раскидал по паркету останки картонных коробок. На месте остался лишь телевизор, но на нём с видом триумфатора возвышалась допотопная «Весна» увитая серпантином зажёванной магнитной ленты. Да, астральная шпана славно повеселилась! Не зря я чувствую себя пропущенным через мясорубку.

О том, куда пропала мягкая мебель и о реакции Игоря на перестановку, думать не хватило сил. Похмельные муки не уступали физической боли. Я заставил себя подняться с раскладного кресла (Алла Александровна называла его канапе) и побрёл на кухню. Человек, осуждающий утреннее похмелье — лицемер и демагог, никогда сам не испытывавший последствий общения с Бахусом. Какое может быть дело до невидимой печени и страдающего желудка, когда раскалывается голова, двоится в глазах и полыхает в душе?!

Дорогу к заветному источнику преградило неприятное обстоятельство в виде распахнутой входной двери. Только этого не хватало! Пришлось на время свернуть со скользкой дорожки, ведущей к алкогольной зависимости и моральной деградации. Я от души надеялся, что коварные демоны не подбили меня вчера заявиться к соседке и объясниться насчёт домофона.

Захлопнув дверь, я продолжил путь на кухню. Всё! Теперь меня ничего не остановит. Потом! Потом будет время оценить масштабы разрушений. Ужаснуться. Придумать оправдания. Сейчас надо вернуть себе человеческий облик.

«Крепкие напитки до шести вечера? — пришла на ум фраза из какого-то западного фильма. — Вы с ума сошли!»

— Истинная правда! — согласился я и отставил в сторону сосуд с соблазнительным названием «Исток».

Сгорая от нетерпения и предвкушая скорое облегчение, я зубами сорвал пробку с бутылки пива и попытался затушить душевный пожар. Вкуса я почти не почувствовал. Горьковатая влага скользнула по ссохшейся глотке, просочилась в желудок и впиталась в кровь. Я оторвался от горлышка, высосав остатки пены. Застыл на месте, ожидая, как новая порция перемешается с остатками вчерашнего и начнёт в организме хотя и разрушительную — по словам умных людей — но, несомненно, приносящую облегчение деятельность.

«Ничего страшного, — соврал я сам себе. — Просто иногда позволяю себе излишества. А кто не позволяет? Можно и не похмеляться, но тогда отлёживайся целый день. Вот сейчас ещё бутылочку и буду в норме».

Ощутив, наконец, обманчивую бодрость, я закурил и осмотрел кухню. Место обеденного стола занял старенький друг каждого школьника. Мягкий, обтянутый кожзаменителем табурет вытеснил облезлый стул. Табурет, в отличие от прочей мебели, не исчез. Он стоял с другой стороны письменного стола. Изменения минимальные, по сравнению с комнатой. Но… Холодок пробежал по зудящей спине. Я отдал бы многое, лишь бы вспомнить, что здесь вчера произошло. На исцарапанной поверхности возвышалась початая бутылка вина (напиток, коему я никогда не отдавал предпочтения), в неизвестно откуда взявшейся хрустальной вазе увядали четыре розы — две белые, две алые, рядом с цветами несли караул две оплывшие свечи. Аккуратно нарезанные и изящно разложенные по тарелкам колбаса и сыр! Баночка икры! Оливки! Откуда всё это?!

Я мог поклясться, что моя рука никогда бы не нарезала продукты таким образом. Даже под страхом смертной казни я буду кромсать колбасу неуклюжими ломтями. А деликатесы! А вино! Даже в совершенно бессознательном состоянии, я не стал бы тратить деньги на подобную ерунду!

Раздавленный в пепельнице окурок с алым ободком помады на фильтре. Откуда он?! На останках сигареты я разобрал название — «СМ». Сто лет не видел их в продаже! Перед мысленным взором замаячила сутулая фигура Нормана Бейтса. Прославленный Хичкоком маньяк перевоплощался в собственную мамашу. А я, ошалев от выпитого, устроил себе свидание с… Бред! Никакая, даже самая белая, горячка не заставит меня курить сигареты с ментолом и оставить недопитую бутылку вина! К тому же белая горячка нападает не на пьяных, а на выходящих из запоя. Об этом мне кто-то рассказывал.

Пока мой и без того страдающий мозг метался от приступов животного ужаса к жалко выглядящим объяснениям, рука протянулась к бутылке. Автоматически я сделал глоток. Кисляти-на! Я глянул на этикетку. «Огненный танец». Цена 1 р. 70 коп. Вин Агропром Молдавской ССР. Глаза считывали информацию. Мозг отказывался её воспринимать.

Я поднёс горлышко к губам, запрокинул голову, сделал глоток. Сводящая челюсти жидкость напомнила о далёких временах, о желании доказать собственную взрослость, о вдавленной ключом или ржавым гвоздём пробке, о пьяном шатании по школьным дискотекам и заблёванном в последствии туалете.

С диким хохотом я отшвырнул бутылку. Она разлетелась вдребезги. Красное пятно ухмыляющейся рожей расплылось по дорогим, наверное, обоям. Захлёбываясь смехом, я добрался до стула. Рухнул на выцветшее сидение, откинулся на спинку. Я хохотал, уставившись в недавно выбеленный потолок. Чепуха! Бессмыслица! Бред! Воздуха не хватало, шею свело, но я не мог остановиться. Я знал — ещё минута истерики, и я умру. Умру от смеха. Завидный конец!

Меня колотило. Старенький стул не выдержал. Передняя ножка подломилась. Меня кинуло вперёд. Я хорошенько приложился ухом о поверхность стола. Острая боль оборвала приступ. Я остался лежать в нелепой позе, упираясь коленом в пол и прижавшись щекой к исцарапанной полировке. Хохот напоминал о себе хрипловато-всхлипывающими звуками, рвущимися из саднящего горла.

Я сходил с ума. Сомнений быть не могло. Видения, попытка прыгнуть в яму с кипятком. Теперь вот это. Внутри что-то перемкнуло. Перегорело. Я болен. Серьёзно болен. Это надо признать и попытаться держать под контролем. Вот хотя бы прижатый вазой конверт. Разве он не подтверждение? Со спокойствием сытого удава я отодвинул вазу, вскрыл конверт, достал вырванный из моей тетради листок, прочёл написанные моим же карандашом строки:

ТЫ СЛИШКОМ КРЕПКО СПАЛ. Я НЕ МОГЛА ЖДАТЬ. ИЗВИНИ. ДО СКОРОЙ ВСТРЕЧИ. ЖДИ!

С ЛЮБОВЬЮ!