Сергей Игнатьев - Пляшущие тени

Ярость Иштвана и жизненная сила Древа сошлись в поединке, а он оказался между двух огней. Между двух стихий. Золотые искры кружили вокруг него. Два черных вихря хлестали по небу, вырываясь из его глаз.

Черные смерчи сорвались. Понеслись навстречу нам с Полиной, но золотая и зеленая пыль поглотили их, растворили, рассеяли. На миг весь лес вокруг нас погрузился в зеленое и золотое сияние.

Я услышал, как страшно кричит Иштван. Он промахнулся. Впервые за свою долгую карьеру «минуса», промазал.

Вновь вспыхнуло. Лицо мое опалило нестерпимым жаром.

Я уткнулся лицом в снег.

Нашлась сила, которая его переборола, оказалась ему не по зубам. Сила жизни против силы ярости.

Это был настоящий прокол в ткани миров, то, что я увидел, прежде чем произошла белая вспышка. Не знаю, что предстало перед моими глазами в тот миг… Другое измерение, а может, сияние райских садов… Но это спасло нас с Оксаной.

Вспышка исчезла, и рой черной пыли стал медленно оседать в морозном утреннем сумраке. Черная пыль, крупицы пепла. Все, что осталось от Иштвана.

Оксана лежала с закрытыми глазами. Она побледнела, губы ее посинели. Я потряс ее за плечи, прислушался к дыханию.

Не зная, что делать, я просто влил в нее остатки своих сил и повалился рядом. Из носа у меня потекла кровь, перед глазами ходили багровые пятна. Острая боль пронзила виски.

Оксана закашлялась.

— Жива, — еле слышно прошептал я.

Она задвигалась рядом, лицо ее оказалось возле моего. Оксана с трудом перевернулась.

— Дениска! Как ты?! — она пыталась кричать, но из горла ее вырывались лишь приглушенное сипение.

Нас с ней порядком вымотало.

— Жить буду, — я разлепил потрескавшиеся губы, пытаясь улыбнуться.

Оксана уткнулась мне в отворот «аляски», заплакала. Я оторвал дрожащую руку от земли, попытался погладить ее по вздрагивающей голове, спутанным мокрым волосам.

— Все позади, — сказал я. — Ну, прекрати, не плачь. Все кончилось.

— Древо засохло, — Оксана прижалась ко мне, всхлипнула. — Умерло… Теперь никому не подарит бессмертия…

Древо чернело на наших глазах. Оседали снежные вихри и пепел, поднятые локальным катаклизмом, развернувшимся на наших глазах. Древо становилось черным, сухим, ветви его облетали, золотая и изумрудная пыль рассеивалась. Листья упали на землю, свернулись сухими стручками, истаяли пеплом на глазах. Смешались с истоптанным снегом.

Остался от Срединного Древа лишь высохший черный скелет, с обвисшими бессильными плетьми руками-ветвями.

— Оно подарило жизнь нам, — сказал я. — А бессмертие… Иштван просто забыл, что ничего не бывает даром.

Оксана прижалась ко мне.

— Жизнь, — сказал я. — Жизнь цвета зеленой листвы.

Я засмеялся. И Оксана засмеялась сквозь слезы, уткнулась носом мне в плечо.

— С новым годом! — сказал я, неловко обнимая ее.

— И тебя! — прошептала она. — Зажгли мы елочку… Так и она сгорела. Хреновый у нас праздник получился.

— Точно.

Мы с трудом поднялись на ноги, кряхтя, как старики. Продолжая обнимать ее, я уткнулся носом Оксане в щеку.

— Как насчет чашечки кофе? — спросил я.

— Дурак, — сказала Оксана, прижимаясь ко мне еще сильнее, поцеловала меня в окровавленную щеку. — Все ты к одному сводишь.

— Только не плачь, хорошо? — сказал я, гладя ее по голове. — Все уже позади.

— Это я от радости, — сказала она, всхлипывая и шумно шмыгая носом.

Мы в обнимку поковыляли через заснеженный лес, по цепочке наших собственных следов. Побрели, волоча ноги и спотыкаясь в снегу, как отступающие от Москвы французские гренадеры.

Мертвое дерево, бессильно опустив ветви, осталось за нашими спинами. Пепел оседал на его коре, впитывался в нее. Но жизни в нем уже не осталось.

Мы брели по колено в снегу, поддерживая друг друга, цепляясь друг за друга так крепко, как хватается утопающий за спасательный круг.

Навстречу нам, растянувшись широкой цепью, бежали черные тени. Что-то кричал, размахивая пистолетом, Влад. Ему вторили, размахивая фонарями, Стас с Троллем. Буксовал, слепя фарами, джип, вздымал клубы снежной крупы. Утреннее солнце играло на заснеженных еловых лапах, на обледенелых ветвях, на сугробах, мерцало на снегу розовыми и желтыми бликами.

Старый особняк, расположенный в самом центре Москвы, в глухом дворике, обсаженном липами, смотрится фантасмагорической картиной.

Тьма клубится над ним густыми черными облаками, слегка дрожащими от порывов призрачного ветра. Лепестки красного огня подсвечивают дом, вплетаясь в черное облако, весело ссыпая искры и складываясь в причудливые узоры. Красное и черное.

— Опаздываете, молодой человек, — бубнит в нос насупленный Геннадий Владленович, обряженный в сверкающий плащ и цилиндр. — Все уже в сборе!

Сегодня все мы вместе. Сегодня наш день.

Это происходит очень редко. Когда свет с тьмой сходятся посреди обитаемого мира в своем грандиозном танце. Когда ночную мглу рассекают огненные крылья. Когда само небо замирает в ожидании. Именно тогда мы собираемся вместе.

Вокруг меня «минусы», боевые товарищи, коллеги, знакомые, соперники в борьбе за власть, приверженцы черных сил. Любители отрицательных величин. Те, кто пишет поперек линованной бумаги.

Мы привыкли ходить по лезвию бритвы. Мы привыкли рисковать всем, что имеем, во имя великих целей. Мы не питаем иллюзий и не страдаем от излишнего идеализма. Свобода — единственное, что мы ценим. Мы, Конгломерат. Люди Тени.

Это происходит сегодня. Наш праздник, наш шабаш. Наш маскарад.

Мы очень разные. Утонченные, холодные и заносчивые, демонические и порочные, ироничные и мудрые, бесшабашные и отчаянные, самовлюбленные и жестокие, мрачные и злые.

Черные вихри объединяют нас. Они овладели нами, в разное время и при разных обстоятельствах, но все мы вкусили от них сполна. Приобщились к ним, разделили их танец.

Я поднимаюсь по широкой лестнице, по мягкой ковровой дорожке. Вокруг пляшут огни факелов. Старинные напольные часы екатерининских времен гулко бьют полночь. Хлопают пробки от шампанского, звучит громкий смех и звон бокалов.

Полночь. В самом разгаре маскарад, смешивающий в сумасшедший калейдоскоп яркие цвета, громкие звуки, фигуры в пестрых костюмах и масках, пряные запахи и отсветы пламени.

Безумный карнавал. Вокруг мелькают обнаженные женские плечи, экстравагантные маскарадные облачения, бесформенные хламиды и строгие костюмы. Пестрые цвета, сочные краски. И маски — странные, уродливые, смешные. Кукольные личики и звериные личины, кривые носы и клювы, козлиные рога и цветные перья.

Управляющий улыбается под золотой венецианской маской, выглядывающей из-под пурпурного капюшона. Приветливо помахивает мне ладонью.