Иван Миронов - Плохая шутка

– Он такой же убийца, как и я. Ведь мы так и договаривались, – проговорил Каин, сдерживая свои страх и гнев. Творец был терпелив, но, когда терпение кончалось, никто не желал быть тем самым, кто вывел Его из себя.

Денис завороженно следил из своего убежища за Каином. С лицом Анку происходило нечто невообразимое. Метаморфозы происходили с бешеной скоростью: вот бледное, но вполне человеческое лицо, а вот оголенный, местами покрытый тонкими полосками кожи череп, вот лицо, а вот череп, лицо, череп, лицо, череп. Это походило на слегка замедленный бег пленки в кинокамере, когда глазом видно двигающиеся вверх рамки кадров.

– Нет, – произнес рот Дениса. – Не такой же. Он – раскаявшийся убийца. Он нашел в себе силы найти путь ко мне. И тебе этот шанс давался не единожды, но, спрятавшись за жалостью к себе, ты не видел очевидного. Предпочитал лгать и мне и себе. Ты начал со лжи и никогда не расставался с ложью.

Лицо Каина скривилось. Это было заметно, даже когда оно становилось черепом. Словно злость этого существа впиталась в кости.

– А в чем я должен был раскаяться? В том, что Ты призрел жертвоприношение моего братца? В том, что Ты – мясоед?

Денис задержал дыхание, ожидая от собеседника Анку («Бог, это Бог! Во мне Бог») жесткой ответной реакции на подобный выпад, но голос Всевышнего ни на секунду не зашел за границы мягкого и непоколебимого спокойствия:

– Нет, тебе надлежало раскаяться в своей ненависти и себялюбии. И тогда было бы совершенно не важно, какую жертву ты бы мне преподнес. Около меня найдется место всем, кто выбрался из болота самовлюбленности к свету любви к ближнему.

Каин, внезапно лишившись сил, как будто уменьшился в размерах. Он, как и несколько секунд назад, смотрел сверху вниз в глаза того, кто сейчас находился в Денисе, но теперь жуткое изнеможение отразилась в каждой его черточке. Лицо, вновь возникшее на месте черепа, осунулось, щеки – ввалились, глаза спрятались в глазницах. Руки беспомощно повисли вдоль тела. Вся ярость, ненависть ушли, осталась только нечеловеческая усталость. Денис на несколько секунд проникся жалостью к этому существу – то ли человеку, то ли нет. Он видел теперь перед собой настоящего Каина – несчастного, обреченного на тысячелетия одиночества, к которому так и не привык, имеющего в своей бесконечной жизни лишь одно удовлетворение – иллюзию управления человеческими жизнями.

Денис понял (он не мог объяснить, откуда приходило знание, оно просто рождалось в нем), что Каин был лишь исполнителем воли того, кого он называл Всевышним. Все слова Анку по поводу справедливости были очередной ложью. Ложь заключалась не в том, что отнимание жизни было справедливым – тут Анку говорил правду, а в том, что эта самая справедливость зависела от Анку. Тот лишь исполнял волю Всевышнего, как Денис, в свою очередь, исполнял волю Смерти. И все угрозы Анкудинова теперь казались всего лишь пустым словоблудием. Анку ничего не мог сделать Лане просто потому, что не имел на это полномочий.

«Дешевые понты, не более того», – удовлетворенно подумал он.

Каин открыл рот, затем закрыл его, вновь распахнул. Он силился что-то сказать, но пока не мог. Слова рождались тяжело. Наконец тихо и беспомощно он произнес:

– Отпусти меня.

Всевышний молчал.

– Отпусти меня, Творец. Я оплатил свои грехи в полной мере. Я уже тысячи раз пожалел о содеянном. Отпусти меня в пустоту. Я больше не могу этого терпеть. Я получил свое наказание.

Каин продолжал говорить одно и то же, неразборчиво шевеля тонкими губами. В конце концов, он остановился на середине слова и просто смотрел в глаза собеседнику.

– Нет.

Короткое слово, раздавшееся со всех концов этого маленького мирка, из каждой точки, прозвучало мягко, почти сочувствующе. Но сказанное, оно моментально стало законом – Денис это почувствовал. Взгляд Анку потух окончательно, и тот, закрыв глаза, опустил голову так, что его лицо невозможно было рассмотреть.

Денис, сидя в уголке своего сознания, попытался пошевелить рукой, но ничего не получилось. Всевышний еще не отдал ему его тело. У Творца еще оставалось что сказать беспомощному Каину.

Голос, раздавшийся из уст Дениса, поразил отцовской мягкостью и в то же время суровостью.

– Я буду ждать, когда ты придешь ко мне со склоненной головой, а не с хитрым трюком в рукаве, и тогда возле меня найдется место и для тебя, Каин.

Анку в последний раз посмотрел в глаза Творца, не ожидая отмены приговора, и повернулся в сторону озера, которое уже виднелось за стволами деревьев. В этот момент с Денисом начало происходить что-то еще более странное. Сначала он понял, что вернулся в свое тело: чуть онемевшие пальцы сжимались, задеревеневшие мышц рук слушались, веки шевелились. Это ощущение оказалось удивительно приятным – словно Денис вернулся в родной дом, где тапочки всегда стоят в нужном углу, на кухне всегда тот же самый стол, а ковер в гостиной всегда одинаково щекочет босые ноги. Затем приятное чувство сменилось жутким ощущением – в него словно воткнули огромный шприц и стали высасывать что-то очень важное и родное, оставляя на своем месте вакуум. В глазах потемнело. Ему до ужаса не хотелось отпускать то, чего его лишали, – он боялся появляющейся пустоты. В какой-то момент он не смог сдерживаться и закричал. Закричал от страха, от внутренней, душевной, боли и от бессилия остановить то, что происходит.

Каин медленно пошел к озеру, но Денис этого уже не видел. Он витал в темноте, потерянный и испуганный, пытаясь в панике найти выход отсюда. Он не боялся того, что может прятаться в этой темноте, он страшился того, что здесь никогда и ничего не будет. Уж не та ли это «пустота», которой так жаждал Каин (или Анку, или Анкудинов, или Бог его знает как еще)?

Внезапно в темноте появилось окошко. Часть пространства вдруг оказалась заполненной изображением, словно кто-то включил в темной комнате телевизор. На этом экране вовсю светило солнце, но ни капельки света не попадало за его пределы. Денису казалось, что он стал бесплотным духом, который может только видеть и слышать.

На экране появилось желтое пятно, которое тут же превратилось в пустыню. Денис мог рассмотреть клубы пыли и песка, поднимаемые ветром. В нижнем краю экрана были видны две цепочки следов, которые уже через секунду исчезли под вездесущим песком. Стирающаяся дорожка следов шла вглубь экрана, где Денис разглядел человека. Это был мужчина, неимоверно худой, напомнивший Денису черно-белые картинки узников Бухенвальда или Освенцима из Интернета. На ногах грязно-серые штаны, на которых, казалось, не осталось ни одного живого места, рваные ботинки, из которых при каждом поднятии ноги высыпался песок. Шаг, второй, и человек упал. Денис видел на экране его обгоревшую, покрытую волдырями спину. Внезапно появился еще один герой этого немого фильма. Денис, витая в темноте, вздрогнул. Естественно, он узнал долговязую худую фигуру и длинные ярко-белые волосы, которые отчетливо выделялись даже на желто-сером пейзаже пустыни. Анку. Он был одет в черный плащ с капюшоном и был совершенно неуместен в своем одеянии в этом месте. Анку шел от края экрана к середине, где лицом вниз лежал несчастный с обгоревшей спиной. Песок под его ногами оставался нетронутым, словно он шел по воздуху. Анку остановился в двух шагах от человека и что-то произнес. Обреченный мужчина («А он обречен, – подумал Денис, – раз к нему пришел Анку и уведомил его») медленно поднял голову, но Анку, выполнив свою работу, уже ушел. Мужчина смог встать на колени, затем на ноги, рухнул и встал опять. На этот раз удержался. И двинулся вперед.