Камилла Стен - Мертвый город

Маргарета, я пишу тебе, поскольку, по-моему, просто обязана сделать это. Не вижу никаких других вариантов.

Я знаю, что ты занята и у тебя вот-вот родится ребенок. А также что у вас не так много места. Но, пожалуйста, прими меня, своего отца, свою сестру и Биргитту у вас в Стокгольме. Я надеюсь, это только на короткое время, но, как твоя мать, умоляю помочь нам в нашей беде.

Ситуация здесь стала гораздо хуже, чем я могла себе представить. Весь город будто впал в транс, и твоя сестра вместе с ним. Люди относятся к пастору так, словно он сам Бог-Отец, но лично мне он начинает казаться демоном в человеческом обличье. Из-за него весь приход сошел с ума. Я слышала, как странно они разговаривают во время церковной службы. Каждый день на закате солнца их песнопения разносятся на весь город.

Сейчас уже осталось не так много людей, не попавших под влияние пастора, и твоя сестра – его правая рука. У меня такое чувство, словно я вот-вот потеряю ее. Она перебралась в церковь и ночует там, и я боюсь, что с помощью яда, который он вливает ей в уши, ему уже удалось полностью настроить ее против нас. Надо забрать ее отсюда, пока не станет слишком поздно.

Я понимаю, что тебя наверняка интересует, при чем здесь Биргитта. Знаю, это дополнительная обуза, особенно если вспомнить о том, какая она теперь, но я не осмелюсь оставить бедняжку здесь. Пастор Матиас и его приход ненавидят ее. Они называют Биргитту ведьмой и исчадьем зла и говорят, что она одержима демонами и служит самому дьяволу. Боюсь, они могут причинить ей вред, если я оставлю ее. Она же не в состоянии защитить себя.

Сейчас я даже не уверена, что они следуют христианскому учению. Их мессы начали проходить в старой

Здесь письмо прерывается. Ни точки, ни привычного окончания. Как будто что-то случилось и Эльзе пришлось отложить его в сторону посреди предложения, засунуть в ящик с бельем, а потом она не озаботилась закончить его.

Или не смогла…

Она колеблется какое-то время, держа ручку над бумагой, прежде чем опять опускает ее.

«Сейчас я даже не уверена, что они следуют христианскому учению…» Когда эти слова наконец ложатся в текст письма, она замечает, что написаны они неровным, прыгающим почерком, немного отличающимся от ее собственного. Она не знает, сколько может рассказать Маргарете.

Старшая дочь всегда была под стать ей самой – при первой же возможности рвалась в бой. Эльза боится писать слишком много, поскольку Маргарета может все бросить и приехать сюда. Но в то же время просто необходимо рассказать о событиях в городе. Она должна поделиться с кем-то. Ей невыносимо терпеть происходящее.

До последнего времени Эльза еще надеялась справиться с ситуацией. Надеялась, что у них хватит на это сил.

Но однажды, несколько дней назад, она пришла домой, а Стаффан сидел за кухонным столом и ждал ее. По его словам, он хотел поговорить с ней. Его глаза блестели, но она не почувствовала запах алкоголя и сначала испытала облегчение. Решила, что он наконец взял себя в руки, поняв, как далеко все зашло.

Эльзе становится немного не по себе, когда она вспоминает о том, как в ней зародилась надежда. Она сидела напротив него на кухне, сжав ладони в кулаки. Царила жара, нежданно напомнившая о себе в конце лета.

Когда он заявил ей, что с этим пора кончать, Эльза на полном серьезе согласилась с ним. Даже открыла рот, собираясь сказать, что им надо будет попытаться как-то образумить Айну, однако Стаффан перебил ее, прежде чем она успела произнести хоть слово.

– Ты должна обуздать себя и перестать мешать пастору, – заявил он ей. – Люди начали говорить всякое… Хватит уже.

В то мгновение ее сердце словно разорвалось. А муж смотрел на нее пустыми злыми глазами.

В следующий вечер он вообще не пришел домой.

А когда их обычные вечерние песнопения снова разрушили тишину над Сильверщерном, Эльзе показалось, что среди прочих она узнала голос Стаффана, хотя это, конечно, было абсолютно невозможно.

«Их мессы начали проходить в старой»

Хлопает входная дверь, и рука опять замирает над письмом.

– Стаффан? – спрашивает Эльза, превозмогая страх, почти шепотом.

Она слышит шаги в доме. Поднимается со стула, быстро хватает письмо со стола и торопливо озирается по сторонам в поисках места, куда бы ей спрятать его. Затем открывает платяной шкаф и сует его в ящик с трусами. Как раз успевает закрыть дверцы, когда слышит, как кто-то зовет ее по имени.

Эльза на несколько шагов отходит от гардероба. Дверь спальни открывается.

Это Дагни.

Ее лицо блестит от пота, волосы растрепаны, в руках шляпа. Туфли пыльные; выглядит она так, словно бе жала.

– Эльза, – говорит Дагни хриплым, дрожащим от напряжения голосом. – Биргитта… Ты должна идти.

Я медленно пробуждаюсь; мое сознание еще затуманено сном. Затем сажусь и оглядываюсь. Утро, наверное, уже подходит к концу – судя по тому, как греет солнце, время, пожалуй, где-то десять или половина одиннадцатого. День явно обещает быть красивым; уже сейчас, благодаря солнечным лучам, освещающим внутреннее убранство церкви, мне кажется, что я нахожусь в каком-то волшебном мире, несмотря на пыль и грязь, толстым слоем покрывающие ее сложенный из квадратных сланцевых плит пол.

Боже… Я, наверное, заснула… на посту! Вместо того, чтобы охранять покой остальных! Выходит, даже с таким заданием я не в состоянии справиться нормально.

К счастью, никто из них, похоже, еще не проснулся и не увидел мой позор…

Я хлопаю глазами и зеваю, прикрывая рот тыльной стороной ладони. Кое-какие из моих бумаг упали на пол; я наклоняюсь и торопливо собираю их в небольшую кучку. Внутри царит тишина и спокойствие, костер давно погас, а мои товарищи по-прежнему погружены в глубокий сон. В душу вносит смятение лишь фигура Христа, зло глядящего на меня со стороны алтаря.

Приглядевшись к другим, я вздрагиваю. У Роберта открыты глаза.

– Я не хочу никого будить, – говорит он так тихо, что мне чуть ли не приходится читать по губам.

Роберт садится, осторожно освобождается от вытянутой руки Эмми и встает.

– Вода есть? – спрашивает он меня.

Бросаю виноватый взгляд на стоящую рядом со скамейкой пустую бутылку и качаю головой.

– Извини. Я выпила остатки ночью.

Он кивает.

– С самого начала было ясно, что на четверых ее толком не хватит.

– Мы можем незаметно выбраться отсюда и принести больше, – шепчу я ему. – До реки ведь рукой подать. Я хотела сделать это сама, но не хочется идти одной.

Роберт смотрит на спящую Эмми, свернувшуюся калачиком под тонким одеялом. Ее лицо во сне выглядит нежнее и моложе. И на удивление хорошо знакомым. Несколько раз, ночуя у нее после затянувшихся вечеринок, я просыпалась первой (кстати, так происходило всегда, поскольку она – сова), а потом лежала и смотрела на нее спящую. Наша дружба была такого рода, какая может возникнуть лишь на коротком промежутке между закатом юности и порогом зрелости, пока ты еще не успел до конца определиться, как близко хочешь подпустить других людей. Тогда мне казалось возможным – даже жизненно необходимым – не просто знать ее, а жертвовать собой ради нее, дышать с ней одним воздухом…