Лили Сен-Жермен - Пугливая

— Да, это мой брат.

Она кивает.

— Сегодня днем он пил здесь кофе. У него эти тоннели в ушах. Мочки его ушей почти касаются плеч или типа того. Он похож на бездомного Крисса Энджела [3] Крисс Энджел — американский иллюзионист, гипнотизёр, йог, музыкант. .

— Он в городе?

Я не говорил ему, что возвращаюсь домой. Он, должно быть, навещал маму. Какой замечательный сын.

Дженнифер пожимает плечами.

— Да. Тебя подбросить до дома? Я заканчиваю в десять.

Я смотрю на висящие у нее за спиной часы. Сейчас девять сорок пять.

— Это очень мило, но…

— Лео. Я проезжаю мимо твоего дома. Я даже не буду останавливать машину, если тебе от этого станет легче. Я просто открою дверь, и ты сможешь выпрыгнуть на ходу.

Я открываю рот, чтобы возразить, но снаружи чертовски холодно.

— Было бы неплохо прокатиться, — через силу говорю я. — Спасибо.

Я вижу, как из глубины закусочной на меня свирепо таращится водитель грузовика. Я его знаю. Лу Поттс. Он владеет всеми транспортными фурами в этих краях. Я бесчисленное множество раз чинил его грузовики. Ну, раньше. Что-то в том, как он буравит меня глазами, говорит мне, что в ближайшее время он не будет снова ко мне обращаться.

Проследив за моим взглядом, Дженнифер оборачивается на Лу.

— В чем его проблема? — шепчет она, повернувшись ко мне.

— Я, — отвечаю я, допивая кофе, и она тут же наливает его снова. — Его проблема это я.

— Почему? — спрашивает Дженнифер. — Что ты такого сделал?

Она слишком молода, чтобы ненавидеть меня за несчастный случай и слишком половозрелая, чтобы заботиться о чем-то ещё, кроме блеска для губ и покупок с подружками в торговом центре. Или чем там занимаются шестнадцатилетние девочки. Насколько я помню, когда Кэсси было шестнадцать, ей нравился секс на свежем воздухе и выпечка, но она всегда отличалась от других девушек. Вот почему я так сильно ее любил.

Люблю. По-прежнему. Хотя и не видел ее восемь лет.

Ровно в десять Дженнифер возвращается к моему столу.

— Всё за мой счёт. Убери свои деньги, — говорит она, вытаскивая свернутую купюру, которую я оставил под солонкой.

Она засовывает мне в карман смятую двадцатку, и я хватаю ее за запястье.

— Дженнифер, ты учишься в школе. Спрячь свои деньги. Накопи на весенние каникулы или еще на что-нибудь.

— Лео, у меня «Рендж Ровер» за восемьдесят штук баксов, — отвечает она, выставив свой идеально отполированный средний палец. — И мой маникюр стоит больше, чем твои начос.

Я благодарю ее за еду и за три дополнительных пакета с вишневым пирогом, которые она вручает мне по дороге к выходу. Сомневаюсь, что у мамы битком набит холодильник — она даже не знает о моем возвращении домой — поэтому я перестаю спорить и пользуюсь ее любезностью. Я знаю, что ей меня жалко. Но, по крайней мере, она не хочет вырвать мне горло, как Лу, который неотрывно наблюдает за тем, как мы выходим из закусочной. Я проскальзываю на пассажирское сиденье «Рендж Ровера» с электроподогревом, и мы выруливаем на шоссе.

Когда мы проезжаем по мосту, я почти жду, что же почувствую. Я вижу блестящую часть ограждения, которое заменили, после того, как я проломил его, слетев вниз. На реку внизу падают тени, там слишком темно, чтобы что-нибудь разобрать, но я знаю, что она замерзла. Когда я разбился, она была покрыта льдом.

Я не помню, как садился в «Мустанг» и летел с моста, но помню, как ко мне в машину просачивалась холодная вода. Помню огонь у себя на руке. Помню лицо кричащей Терезы Кинг. Горящей Терезы Кинг.

— Ты рад? — спрашивает Дженнифер, вырвав меня из ослепительных грёз.

— Рад?

— Что возвращаешься домой. Встретишься со своей семьей.

Я тихо смеюсь.

— Конечно. Пожалуй.

— Ты в тюрьме разучился разговаривать? — без обиняков спрашивает Дженнифер.

Дерьмо. Меня захлёстывает чувство вины и стыда. Эта девушка, которая не видела меня со времен начальной школы, дала мне еды, подвезла домой, не сказав мне при этом ни слова суждения, а я даже не могу вежливо с ней поговорить.

— Прости, — говорю я. — Я чертовски невежлив.

— Это не так, — быстро произносит она.

— Нет, так. Ты права. Я вроде как разучился разговаривать.

Она пожимает плечами.

— Все в порядке. Думаю, это вполне логично.

Всю оставшуюся дорогу мы едем в тишине. Что-то в том, как быстро повзрослела за эти восемь лет Дженнифер, взорвало мне мозг — в тюрьме время не имеет никакого значения. Там никто не растет и не рождается. Там нет детей. Ты попадаешь туда и проживаешь каждый свой день, как последний, а иногда остаешься там до самой смерти.

Но не я. Я больше никогда туда не вернусь. Да я скорее умру, чем туда вернусь.

Дженнифер тормозит у обочины у нашего участка и молча смотрит на то, как я хватаю рюкзак и пакеты с едой.

— Спасибо, что подвезла, — открыв дверь, говорю я.

— Надеюсь как-нибудь увидеть тебя у нас дома, — отвечает Дженнифер. — Мой брат приехал. Лео, ты должен зайти к нам повидаться. Он был бы рад.

Я выхожу из машины и, обернувшись к ней, улыбаюсь.

— Я тоже. Езжай осторожно, хорошо?

Она кивает, и только закрыв дверь, я понимаю, как чертовски смешно это звучит из уст человека, который только что отсидел восемь лет в тюрьме за вождение прямо противоположное осторожному.

Я стою на обочине дороги и смотрю на удаляющиеся задние фонари ее машины.

Не успел я добраться до дома, как мне уже захотелось снова вернуться в тюрьму.

В тот момент, когда я, утопая ногами в засыпавшем все вокруг снегу, тащусь к себе в комнату, в свой самодельный грузовой контейнер, до меня доносятся звуки, явно принадлежащие двум людям, трахающим друг друга до полусмерти.

Животные. Конечно, вполне логично, что все совершеннолетние члены моей семьи использовали мою комнату для некоторого уединения вместо того, чтобы пытаться потрахаться в трейлере, тонкие стены которого не заглушают никаких звуков. Естественно. Пока меня здесь не было, они превратили мою комнату в чертов бордель.

Я в ярости и вот-вот сорву с петель дверь, с губ уже готово слететь имя моего брата. Я имею в виду, что у меня в комнате либо Пайк, либо мама, и я даже думать боюсь, что это моя мать.

Представшее передо мной зрелище одновременно разбивает мне сердце и вызывает желание совершить убийство.

— Что, блядь, здесь происходит?! — ору я на всю свою комнатёнку.

В ней воняет потом, сексом и травкой. Здесь все так, как и было до моего отъезда — кровать, раковина, одежда, висящая на протянутой из угла веревке. Только это больше не моя одежда.

Моя младшая сестра голышом скачет на каком-то смутно знакомом мне парне, и вот этого до моего отъезда точно не было. Ханне четырнадцать, но вдобавок к этому, она с задержкой в развитии. Особенная, как я ее называю. Когда моя мама ею забеременела, то слишком много пила, поэтому по своим умственным способностям Ханна где-то на уровне дошкольника. В последний раз, когда я ее видел, ей было шесть лет, и за все то время, пока я находился в тюрьме, её состояние никак не улучшилось. По крайней мере, так мне сказал Пайк.