Лили Сен-Жермен - Пугливая

У меня подскакивает сердце.

— Кто умер? — допытываюсь я. — Что ты имеешь в виду?

— Тереза Кинг, — говорит Крис. — Она умерла пару часов назад.

Блядь. Она мертва. Я ее убил. И хотя за то, что я сделал с бедной матерью Кэсси, я просидел за решеткой большую часть своей сознательной жизни, но всё же между почти мертвой и действительно мертвой огромная разница.

У меня щиплет глаза. Даже после всех этих лет, первый человек, которому мне хочется позвонить, это Кэсси.

— Как там Кэсси? — спрашиваю я.

Крис делает шаг назад.

— А ты как думаешь?

С момента смерти моей матери не прошло и сорока восьми часов, как мы уже хороним ее в земле.

Это произошло так внезапно и в то же время так медленно… Как оба эти определения могут одновременно соответствовать истине? Мне не хватит пальцев одной руки, чтобы сосчитать, сколько ей потребовалось лет, чтобы, наконец, умереть после той аварии, которая должна была мгновенно ее убить. И все же, когда я утром уходила на работу, она была еще жива. Я подавала еду, выписывала чеки, брала деньги, обрабатывала кредитные карты, а в это время в хрупкой, как бумага, грудной клетке моей матери остановилось ее сердце. В это время она сделала свой последний вдох. Совсем одна.

Моя мать умерла в глухую зимнюю пору в полном одиночестве, и никого рядом с ней не было.

Может, так даже лучше. Может, чтобы уйти, она специально подождала, когда останется одна. Может, мы слишком старались удержать ее в тюрьме, в которую превратилось ее тело.

Сидя на заднем сидении похоронной машины, мы с Дэймоном едем на кладбище Ган-Крика. За нами на своем грузовике следует Рэй. Впереди катафалк везёт тело моей матери к ее последнему пристанищу. Всю дорогу я смотрю в окно. Я молчу. Мне больше нечего сказать.

— Все будет хорошо, — бормочет сидящий рядом со мной Дэймон.

На короткий миг наши взгляды встречаются.

Он кладет руку мне на колено. Я смотрю вниз, туда, где его плоть соприкасается с моей. И по какой-то причине не могу отвести взгляд от забинтованного укуса между его указательным и большим пальцем, из которого по-прежнему сочится кровь.

Если Дэймон Кинг узнает, что я за ним слежу, думаю, он пристрелит меня на месте.

Должен признать, что выгляжу я как чертов психопат. Я одет во всё черное, мое лицо скрыто под лыжной маской на случай, если кто-нибудь вдруг заметит меня в моей наблюдательной точке — под старым каштаном во дворе у Кэсси.

Но, черт возьми, я просто хочу ее увидеть. Взглянуть, хотя бы мельком. Убедиться, что после смерти и похорон её матери с ней всё в порядке.

Я смотрю в окно, в окно ее спальни. Шторы слегка приоткрыты, и я вижу движение. Два тела. Два синхронно двигающихся человека, слитых в единое целое.

Я должен отвернуться, но не могу. Я мгновенно понимаю, на что смотрю — черт возьми, окно запотело, — но я не отвожу взгляда. Я не могу быть с ней, но могу стоять здесь и смотреть, как Кэсси прижимается к стеклу ладонью, пока кто-то другой делает с моей любимой девушкой такое, чего она не позволит мне до конца моих дней.

Я так усиленно вглядываюсь в нее, что поначалу не замечаю его лица. Может, это Чейз? Даже Пайк? Много лет назад Чейз был очень близок с Кэсси, и, скорее всего, меня ненавидит, поэтому он вряд ли будет ставить меня в известность, если у него что-то с Кэсси.

Но что-то во внешности этого парня кажется мне… знакомым. Я не могу как следует разглядеть их черты лица, но Кэсси я узнаю где угодно.

У меня в кармане бинокль. Мне не хочется его вытаскивать, но, если от этого я хоть на мгновение смогу получше ее разглядеть, я это сделаю.

Не отводя взгляда от ее руки на стекле, я вынимаю из кармана бинокль и подношу его к глазам.

По-прежнему стоя за каштаном и жутко радуясь его внушительным габаритам и расположению, я снова всматриваюсь в окно. Свободной рукой я провожу пальцами по шершавой коре, вспоминая, как сдирал в кровь ладони, когда трахал Кэсси, прижимая ее к стволу этого самого дерева. Теперь мои ладони в шрамах от аварии, а она в своем доме на холме с каким-то другим парнем.

Я поворачиваю на бинокле маленький регулятор резкости, и все тут же становится четким.

Внезапно я вижу парня, который обхватил Кэсси за горло и, прижав ее к окну, трахает до полусмерти.

И это… ох, твою ж мать.

Она упирается ладонью в стекло, а он, вцепившись одной рукой ей в бедро, врывается в нее как… ну, как хотелось бы мне. Как животное.

Это не Пайк.

И не Чейз.

Это Дэймон.

Следующее утро после похорон моей матери очень… тихое. Все вокруг мертвенно неподвижно. У меня гудит в ушах. От постоянного шума, который создавали звуки ее медицинского оборудования.

Это так долго длилось, что, хотя мне и известно, что она умерла и похоронена в блестящем черном гробу на глубине двух метров на мемориальном кладбище Ган-Крика, я по-прежнему тащусь вниз, смешиваю ее жидкую смесь для питания и, лишь зайдя со шприцем в ее опустевшую комнату, понимаю, что делаю.

Кровать исчезла. В комнате больше нет всего того медицинского оборудования, которое раньше громоздилось вокруг кровати. Теперь это просто пустая, пропахшая хлоркой комната.

Интересно, кто всё отсюда вывез. С одной стороны мне бы хотелось, чтобы здесь ничего не трогали. С другой, я рада, что мне не пришлось самой ликвидировать последствия. Как будто ничего и не было. Здесь не осталось и следа моей матери. Кроме шрамов у меня на сердце, моего отражения в зеркале, когда я смотрю на себя, а вижу ее. Кроме ожогов у меня на запястье. Они никогда не исчезнут.

Снова пошел снег. Занавески раздвинуты, на улице так красиво. Так пусто. Из окна мне видно место в глубине двора, где Дэймон вырыл яму и закопал мою собаку.

— Доброе утро, — раздается позади меня голос Дэймона.

Я отворачиваюсь от снега, от резкого ярко-белого света у меня пульсирует сетчатка, и в глазах возникает слепящее пятно. Как будто кто-то щёлкнул мне в лицо вспышкой фотоаппарата.

— Хорошо спала? — спрашивает Дэймон, потягивая из кружки кофе.

Я так устала. Я чувствую, как ото всех этих слез, что я выплакала за последние сорок восемь часов, у меня опухли и покраснели глаза.

— Как убитая, — отвечаю я.

Ха. Я практически вообще не спала.

— Выходи оттуда, — говорит он, с явным беспокойством окидывая взглядом комнату, в которой умирала моя мать.

Я пытаюсь сморгнуть с глаз слепое пятно. Оно не исчезает. Я решаю, что сейчас не в состоянии с ним ругаться, и иду вслед за Дэймоном на кухню. Вижу там кофейник и наливаю себе немного кофе. Я делаю глоток, и меня чуть не выворачивает. Он никогда не сварит нормальный кофе, даже если от этого будет зависеть его жизнь.