Себастьян Фитцек - Отрезанный [litres]

Между тем просмотр записи на видеокамере продолжался. «– Судья считала, что растлителя можно перевоспитать.

Вы тоже так полагаете, профессор? А теперь я скажу вам, что думаю о том, как следует обходиться с осужденными преступниками».

На мгновение на экране стала видна одна только огромная ладонь, а затем изображение и вовсе потемнело. Когда же Херцфельд смог снова что-то различать, кроме тени, то оказалось, что объектив камеры был переориентирован. Теперь на записи Швинтовский сидел на стуле, явно не предназначенном для его веса. Массивный торс Филиппа обтягивал мышиного цвета шерстяной свитер с V-образным вырезом.

«– Я считаю, что каждый преступник должен страдать так же долго, как и его жертва. Так же как и ее близкие родственники. В моем случае это означало бы, что Задлер обязан был терпеть самые страшные муки до самой своей смерти».

«Швинтовский. Лили. Ребекка. Задлер», – пронеслось в мозгу Херцфельда.

Теперь он начал понимать масштабы того ужаса, в котором оказался.

«– Такие люди, как Задлер, не поддаются лечению, – между тем продолжал говорить Швинтовский. – Как только у них появляется возможность, они начинают искать другую жертву. Не успел этот монстр оказаться на свободе, как он снова принялся за свое. И на этот раз он напал на мою Ребекку».

При этих словах слезы ручьем покатились по щекам Швинтовского.

«– Он затащил мою девочку в подвал заброшенного мясокомбината в районе шикарных высотных новостроек и там в течение нескольких дней насиловал ее».

При этих словах голос Швинтовского задрожал, а на глаза Херцфельда тоже непроизвольно навернулись слезы.

«– Это произошло четыре недели назад, – заявил Швинтовский. – Свен проследил за минивэном Задлера вплоть до парковки возле спортивных площадок этого района. Знаете ли, Ребекка была хорошей футболисткой. В тот вечер они праздновали большую победу, и было уже довольно поздно, когда она распрощалась со своими подругами возле велосипедной стойки, где она оставляла свое двухколесное транспортное средство. На некоторое время Свен отвлекся. Он следил за Задлером уже много часов и задремал, а когда проснулся, то минивэна Задлера уже и след простыл. Парковка была пуста, и только один велосипед все еще одиноко стоял там. Это был велосипед Ребекки. Она установила на багажнике специальный короб для спортивных вещей, но эта свинья его не тронула».

Швинтовский наклонился вперед, положил руки на колени, немного придвинулся к объективу камеры и продолжил:

«– Знаете, я забыл, когда спал в последний раз с того момента, когда раздался звонок в дверь, и на пороге возник Мартинек со школьным удостоверением Ребекки в руке».

В этом месте голос Швинтовского задрожал, но он не остановился:

«– Свен нашел его в ее спортивной сумке. Тогда я сразу же попытался дозвониться до Ребекки по телефону. Однако услышал голос дочки только на автоответчике. Садист заставил мою девочку сделать прощальную запись для родителей. Тогда я не сделал ошибки и не стал полагаться на полицию. А когда услышал от Мартинека, какую «справедливость» заслужил Задлер, то и подавно послал полицию куда подальше. Если вы изучали мой жизненный путь, но наверняка слышали мнение о том, что я отношусь к тем людям, которые привыкли сами решать свои вопросы. И я говорю вам, что на этот раз Задлер выбрал для себя не ту жертву».

Тут Херцфельд непроизвольно кивнул в знак согласия и вспомнил слова Яо: «Филипп Швинтовский – личность довольно известная… В прессе Швинтовского называли «Буддой-убийцей», намекая на его чрезвычайную полноту. Имелась запись камеры слежения, на которой было видно, как он сбросил просрочившего платеж заемщика с моста на дорогу, где того переехал грузовик».

«– Мартинек помог мне в поиске, – продолжал между тем свое повествование Швинтовский. – Мы прошерстили все точки, в которых он засек Задлера в последние недели, и в седьмом месте наши поиски увенчались удачей. Однако, к сожалению, мы опоздали – Ребекка уже умерла, когда нам удалось найти ее».

«Вот откуда появилась запись с изображением трупа молодой девушки на ноутбуке Мартинека», – осенило Херцфельда.

Он чуть было не возненавидел себя самого за то, что почувствовал заметное облегчение, когда стало ясно, что речь шла не о Ханне, а о Ребекке. Именно ее Мартинек вместе с отцом девушки похоронил в озере. Проведенное же и запечатленное Свеном на видео вскрытие трупа Ребекки служило цели документально зафиксировать злодеяния Задлера.

«– Однако…» – Швинтовский хотел было что-то сказать, но не смог.

Он приподнял голову, тыльной стороной руки вытер набежавшие слезы и только после этого вернулся к своему печальному повествованию:

«– В конце концов нам удалось поймать Задлера. Мы нашли его в соседнем подвале, где негодяй просматривал записи пыток Ребекки. Осилить этого дохляка оказалось нетрудно, ведь у него штаны были спущены».

В этом месте у Швинтовского, видимо, запершило в горле. Он сделал глотательное движение, а затем продолжил:

«– Знаете ли, изнасилование было для него делом второстепенным. При просмотре видео о том, как он довел Ребекку до смерти, Задлер мастурбировал».

«Вот, значит, какими методами пользовался садист, чтобы добиться своей цели, – подумал Херцфельд. – По сути, Задлер был трусливой свиньей. Наверняка в прошлом этот негодяй претерпел над собой целый ряд издевательств и унижений и с самого раннего детства считал себя именно тем куском дерьма, которым он и являлся на самом деле. Только в течение тех нескольких секунд, когда садист ощущал свою власть над другими людьми, над их жизнью и смертью, к нему возвращалось чувство собственного достоинства, и тогда он мнил себя всемогущим. А так как эти секунды были очень редкими, Задлер стал запечатлевать их на видеозаписи. Бог мой! Стоит ли удивляться, что после всего этого рассудок у Швинтовского помутился, и он воспылал жаждой мести ко всем, кто хотя бы отдаленно имел отношение к зверскому убийству его дочери. Тевен и Задлеру он совместно с Мартинеком уже отомстил. А теперь настала и моя очередь. Только он убивать меня не станет. Швинтовский хочет заставить меня страдать и отплатить мне той же монетой, чтобы я почувствовал то же самое, что и он».

При мысли о том, что эти двое отцов, потерявших своих дочерей, вряд ли оставят Ханну в живых, Херцфельду стало дурно. Но в следующий момент он почувствовал себя еще хуже, поскольку ему показалось, что Швинтовский читал его мысли.

«– Я знаю, что в принципе вы неплохой человек, профессор, – заявил на записи Швинтовский. – Не вы надругались над моей дочерью и не вы вынесли столь мягкий приговор на суде. Моя жажда мести касалась первоначально только судьи и, конечно, Задлера. Этому негодяю я прямо там, в подвале, отрезал язык, которым он мою Ребекку…»