Антуан д'Эстет - Flamma

Несмотря на то что состояние здоровья архидьякона и его рассудок больше не вызывали беспокойства, епископ, принимая во внимание реставрацию Собора святого Павла, а следовательно и сокращение числа проводимых там служб, решил на время освободить Люциуса от обязанностей настоятеля. Благодаря этому обстоятельству у архидьякона появилось много свободного времени, которое он проводил, гуляя по улицам Сити, размышляя над словами Маргариты и прислушиваясь к двум внутренним голосам в любой ситуации друг другу противоречившим. Думал он и о том, с чего начать тот «путь познания», о коем упомянула однажды Маргарита, и…

— Господин Флам, — услышал архидьякон оклик во время одной из своих прогулок.

Он обернулся.

— Простите, сударь, а вы… — начал, было, Люциус, не узнавая обратившегося к нему человека, но тот подходил все ближе и наконец, архидьякон с непонятной смесью опаски и радости воскликнул: — Констебль Дэве!

«В беседе с ним нужно быть настороже», — тут же подумал Люциус, с беспокойством поглядывая на знакомого полицейского, но в следующее мгновение его лицо озарилось довольной улыбкой: — «Зато, если мне удастся перевести отношения с ним, хотя бы, в нейтральные, то вряд ли я найду человека более подходящего для того, что я задумал».

— Констебль Дэве, — повторил он, протягивая приблизившемуся полицейскому руку, и прямо в лоб спросил: — Надеюсь, вы меня больше не подозреваете?

Адам Дэве немного смутился.

— Н-не совсем, — протянул он.

«Хорошо», — решил Люциус.

— Но вы ведь не будете отрицать, — не слишком уверенным тоном добавил Дэве после короткой паузы, — что преступления прекратились аккурат с началом вашей болезни?

Священник нахмурился: «А вот это уже хуже».

— Не с началом болезни, а с распространением слухов о Падшем ангеле, — быстро нашелся он. — Согласитесь: опасения, порожденные пусть даже неподтвержденными слухами, всегда призывают к осторожности, а осторожному человеку гораздо сложнее стать жертвой преступления, чем человеку, погруженному в обыденность.

Констебль опустил голову.

— Да. Наверное, вы правы, — как-то быстро и без борьбы согласился он.

Люциус с недоумением взглянул на собеседника: в человеке, которого он видел перед собой сейчас, невозможно было узнать того проницательного и настойчивого полицейского, каким Дэве предстал перед ним 14 февраля возле Собора святого Павла.

«Хм, такая перемена может оказаться мне на руку», — подумал архидьякон, — «если только это не уловка».

И чтобы прояснить эту ситуацию Люциус вновь не стал искать обходных путей, а спросил прямо:

— Могу я узнать, констебль, почему вы окликнули меня?

Дэве, в который уже раз, замялся.

— Поговорить с умным человеком всегда приятно, — избегая смотреть в глаза священнику, проговорил он. — И я даже надеюсь пригласить вас в одно замечательное заведение, где наша с вами беседа, может статься, будет еще приятнее.

— Благодарю вас, — сухо отозвался на комплимент Люциус; слова констебля и его поведение весьма настораживали архидьякона, но он, тем не менее, решил идти до конца и поинтересовался: — А какое именно заведение вы изволили упомянуть?

Адам Дэве просиял, еще больше увеличивая своей радостью подозрения архидьякона, и взяв священника под руку, со словами…

— Пожалуйте сюда, ваше преподобие.

…увлек его к стоявшему на другой стороне улицы наемному экипажу. Люциус и Дэве уселись в карету, и последний, твердым голосом, наконец-таки напомнившим его прежнего, крикнул извозчику:

— На Тайберн, пожалуйста.

Услыхав название площади публичных казней, архидьякон вздрогнул, но потом, почему-то подумал: «Возможность взлететь дается только с риском упасть», и спокойно откинулся на сиденье экипажа.

***

Экипаж остановился на площади, названием которой простые лондонцы пугали своих детей, если те проявляли какие-либо дурные наклонности, а городские власти в свою очередь пугали простых лондонцев, если такие наклонности проявляли они. Но если угрозы простых горожан преследовали лишь воспитательные цели, то власти свои угрозы нередко доводили до собственно карающих действий, благодаря чему этой площадью можно было продолжать грозить и впредь.

— Сюда я бы отвел вас в феврале как убийцу, — сказал Дэве, указывая архидьякону на еще не убранный с площади, должно быть после недавней казни, эшафот, — а сегодня, — теперь он повернулся в сторону обшарпанного здания таверны с неудобочитаемой вывеской, — мы с вами будем дружески беседовать здесь.

Поборовший во время поездки свое беспокойство Люциус, отнесся к этим словам просто и без малейших признаков волнения. Он лишь неопределенно ухмыльнулся в ответ на довольно щекотливое замечание своего спутника, а затем, спокойно и уверенно, вошел вслед за ним в тесное, тускло освещенное помещение трактира (название которого так и не сумел прочесть), уселся на скамью у предложенного ему Адамом столика и весьма критично осмотрелся по сторонам. Архидьякону было с чем сравнивать, однако хаотично расставленные столы с грязными до серости скатертями; грубо сколоченные табуреты со скошенными ножками; влажные от пива, липкие от вина и жирные от жаркого скамьи, в сопоставлении с во всех отношениях безукоризненным убранством «Стар Инн’а», представали в заведомо невыгодном для того заведения, где сейчас находился Люциус, свете. А развязная и порой даже буйная толпа постояльцев, в дополнение к бьющему в голову запаху спиртного, и вовсе заставила архидьякона подивиться:

«В каком ужасном месте проводит время достойный констебль».

Одновременно с этой мыслью Люциус закончил осмотр помещения и перевел взгляд на Адама Дэве; тот сидел, подперев голову одной рукой, и постукивал по столу пальцами другой. Архидьякон какое-то время пристально смотрел в его чуть мутные глаза и наконец, все понял.

«Как же быстро меняются люди», подумал он.

А потом, несильно ударив по столу, приказал пробегавшему мимо слуге:

— Две бутылки вина… и бокалы, — а поглядев на засаленные кружки у посетителей по соседству, брезгливо добавил: — те, что почище.

При этом Люциус бросил на стол в оплату заказа крупную монету, и этот жест его оказался очень убедительным: все им запрошенное было весьма скоро подано. А еще через несколько мгновений, архидьякон, с нотками легкой печали во взоре, мог наблюдать, как Дэве откупоривает одну из принесенных бутылок и торопливо разливает вино в два, как ни странно оказавшихся действительно чистыми, стакана.

— У вас, наверное, сложилось обо мне плохое мнение? — проговорил Адам, перехватив взгляд Люциуса.

— О нет, уверяю вас, — успокоил его архидьякон, — люди порой так изменчивы, непостоянны, что устойчивому о них мнению я всегда предпочитаю сиюминутное впечатление.