Антуан д'Эстет - Flamma

— Сегодня мы должны казнить вас за предательство родины, — сказали ему, — но когда-нибудь эти документы послужат вашим оправданием в истории, перед потомками.

— Сожгите их, — ответил тогда Герой. — Ибо я молю Бога, чтобы потомкам не довелось узнать времен, когда предатели творят историю».

***

— А я говорю: ну их эти войны к черту! — проговорил кто-то после того, как рассказ был закончен. — И давайте выпьем за то, чтобы нашу с вами историю, творили простые люди.

Люциус, словно бы поддерживая этот своеобразный тост, воздел кверху руку с бокалом вина, затем выпил его содержимое, да так и не дождавшись констебля Дэве, покинул таверну.

Следующие несколько дней архидьякон, возлагавший на сведения которые должен был доставить ему констебль Дэве большие надежды, и будучи если не обманутым в своих ожиданиях, то вынужденным эти ожидания продлить, как мог коротал время в Соборе святого Павла. Однако, несмотря на то, что храм повсюду внутри и со всех сторон снаружи оброс строительными лесами, и в нем с утра до вечера только и слышалось, что шум реставрационных работ да своеобразная ругань занятых в них строителей, скучно Люциусу не было. Больше того, в нередких перепалках, случавшихся между руководившим рабочими Кристофером Реном и неустанно наблюдавшим за реставрацией епископом, архидьякону удавалось извлекать кое-что для себя полезное.

— Я вижу вам не по нраву заниматься реставрацией Собора, господин Рен, — заметил однажды архитектору епископ.

И у него были поводы для недовольства: работа не спорилась, реставрация протекала очень медленно и, как ни странно, именно в тех местах, на которые епископ просил обратить возможно большее внимание, неторопливость рабочих была особенно заметной. За последние пару дней они, если и пускали в ход штабеля древесины, кирпич и мешки со штукатуркой, так разве только для того, чтобы обустроить во дворе Собора костровища и удобные для себя сиденья.

— Реставрация — это противление подгнившему строению устремиться во прах, — с некоторым раздражением проворчал в ответ епископу Рен. — И будь моя воля, я бы не мешал, а наоборот помог ему в этом. Я бы спалил храм дотла, а на пепелище возвел более грандиозное, нежели прежде, здание. Но… — он, ехидно усмехнувшись, взглянул на собеседника, — здорово, что мое решение ничего для вас не значит, верно?

— Так вот оно что! — наконец понял всё епископ. — Вы злитесь на меня за то, что я не дал вам отплыть с флотом на войну — за то, что я, возможно, спас вам жизнь!

— Нет! — опустив глаза и немного тише, чем прежде, возразил почувствовавший упрек Рен. — За то, что вы позволили себе принять решение за меня.

Епископ пожал плечами.

— Судя по результату, иногда бывает полезно предоставить выбирать за себя другим.

— И все же это неправильно, — пробормотал, несогласно мотая головой, архитектор, — несправедливо…

— Но порой к лучшему, — сурово отрезал прелат. — Вы, в отличие от тех пяти тысяч несчастных, коим удалось вступить в наш «непобедимый» флот, хотя бы живы, а в отличие от еще двух с половиной тысяч «счастливцев» попавших в плен к голландцам — свободны.

Кристофер Рен молчал и не поднимал на епископа глаз, будучи нещадно раздавлен этим аргументом, а прелат, как оказалось, еще не закончил:

— Во многом благодаря тому, что в свое время я воспротивился вашему решению пополнить собой английский флот, вы сегодня имеете возможность заниматься реставрацией Собора святого Павла, — жестко сказал он, а потом, тоном коему прекословить было невозможно, добавил: — и я буду вам премного обязан, если именно этим вы и изволите заняться.

Поставив, таким образом, на место, своенравного архитектора, епископ оставил его во дворе одного, а сам удалился вглубь Собора, где и был остановлен не упустившим ни слова из этого разговора архидьяконом.

— Ваше преосвященство, — выходя из-под арочной тени, тихим голосом обратился Люсьен к прелату. — Я слышал, как вы с господином Реном говорили о выборе… — он на мгновение замялся, как бы пребывая в нерешительности, а потом продолжил, — …точнее о чьём-то чуждом нам выборе, порой определяющем нашу дальнейшую судьбу.

Епископ удивился явному замешательству на лице и в голосе архидьякона.

— Да, — коротко подтвердил он, выжидающе глядя на собеседника, — это так.

— То же самое мне недавно говорил Мортимер, — сказал Люсьен, этим именем поясняя епископу свое смущение. — А теперь я вдруг вспомнил, что и в христианстве есть нечто подобное — крещение младенцев.

Прелат, чело которого омрачилось при упоминании о главе «Отверженных», услыхав вторую часть слов архидьякона, напротив, просветлел.

— Именно! — облегченно выдохнул он, надеясь легко справиться (как он подумал) с зароненными в архидьякона сектантом сомнениями. — И это делается для того, чтобы спасти души тех детей, которые могут погибнуть до того, как им доведется сделать свой выбор осознанно.

— Но подумайте, — возразил Люциус, — ведь этот Мортимер Култ и… неизвестный убийца — христиане! Неужели они, как и все мы, достойны прощения?

Епископ вновь нахмурился.

— Ну вот, — недовольно проговорил он, — сначала ты проявляешь неуверенность в правильности крещения младенцев, а потом ставишь под сомнение идею о христианском всепрощении…

— Так может система, коль уж в ней возможны такие ошибки, и правда не идеальна? — спросил архидьякон.

— А никто и не утверждал обратного, — улыбаясь, отозвался епископ. — Не зря, главным в религии всегда было понятие веры.

— Но во что верить, если даже выбор за нас порой делают другие? — не сдавался Люсьен.

Епископ жестом старшего друга возложил руку на плечо архидьякона и, доверительно заглянув ему в глаза, ответил:

— В то, что их выбор был к лучшему для тебя. В то, что твой выбор обернется к лучшему для них. В то, что однажды наступит такой ответственный момент, когда все получат возможность выбирать непосредственно каждый за себя и даже тогда! сделают выбор в угоду не себе, а другим.

***

Со времени несостоявшейся встречи с Адамом Дэве прошла уже целая неделя, а Люциус все не решался надолго покидать Собор святого Павла, справедливо полагая, что если констеблю нужно будет найти его, то первым делом он наведается именно сюда.

Так оно и случилось. Разве только искал священника не сам Дэве, а отправленный им курьер с адресованным Люциусу толстым конвертом, в коем оказалось без малого три письма, причем лишь одно из них от констебля. Взглянув же на имена отправителя и адресатов двух других посланий и, главное, на место их отправки, архидьякон ощутил, как на лбу у него от сильного волнения выступила испарина: отправителем был Кристофер, адресатами значились Люциус Флам и Жанна Обклэр, а местом отправки — Дувр.