Стеф Хувер - Клетка [litres]

– Вот дрянь!

Тонкий кончик впился в указательный палец. Амелия дернулась, выронила ножницы, и те звякнули возле ног. На подушечке мгновенно вспухла большая красная капля. Девушка торопливо засунула палец в рот, прикусила зубами, слизнула кровь. Ее солоноватый привкус немного отрезвил Амелию, и она огляделась.

Глянцевые обрезки были разбросаны повсюду. И уже не разберешь толком, что изображено на них, кто изображен. Перемешанные кусочки мозаики, которую она никогда не захочет собрать.

Только один снимок уцелел. Лежал возле самых колен.

Амелия долго смотрела на него. Сидела неподвижно и смотрела.

Но в какой-то момент ее губы дрогнули, рука опустилась, и пальцы скользнули по гладкой поверхности фотобумаги. Лоб, нос, щеки… Опять захотелось коснуться кожи, почувствовать дыхание, услышать, что тебя любят, что ты кому-то нужна…

Неужели в том не было ни капли правды? Только вранье. Как же так?

И снова вырвался крик:

– Дрянь! Дрянь! Дрянь!

Амелия отшвырнула в сторону ножницы и принялась нещадно рвать в мелкие клочки то, что еще напоминало ей о прошлом.

Мне понравилось то, во что я превратила комнату Патрика. Оклеила обоями в пастельных тонах, расставила новую мебель. Может, забросить иллюстрирование и податься в дизайнеры? Сфотографировав получившийся результат с разных ракурсов, я тут же отправила снимки в журнал интерьеров. Когда-то там у меня работала приятельница. Но, порывшись на сайте, я не нашла ее фамилии.

Зато в почте обнаружилась пара писем для меня. Один отказ… И еще один, правда, завуалированный под просьбу немного изменить стиль и отправить им новые работы. Какого черта! У каждого художника тот стиль, который ему подсказывает душа. Я не буду подстраиваться под требуемые стандарты. Я свободный человек и живу в свободной стране!

Отказы взбесили меня до предела. В этом состоянии я должна что-то делать, чтобы не разнести все вокруг. Впрочем, самое время совместить желаемое и пользу. Кажется, комната матери тоже требует ремонта!

Первым делом я выгребла из шкафа ее вещи. Перебирая платья, блузки, юбки и костюмы, я поняла, что совершенно не помню, как мать в них выглядела. Мне кажется, после смерти Патрика она постоянно ходила в замызганном халате. Хотя нет. В периоды своего просветления она одевалась довольно стильно…

Жуткая боль пронзила голову. Так случается довольно часто. Особенно когда я пытаюсь вспомнить какие-то вещи. Легче всего всплывают воспоминания с Шоном. Они всегда на поверхности, всегда рядом, как бы я ни хотела забыть – не получается.

А мать?

Если бы не фотографии, я бы не знала, как выглядит женщина, давшая мне жизнь. Это несправедливо! Это одна из игр моего мозга.

Но я придумала, как его обмануть. Мне поможет Шон. Он невероятно походит на свою мать, тетю Джейн. А та – на мою мать. Немудрено, они же родные сестры. Не близнецы, как мы с Ло. Между ними два года разницы. Но семейное сходство прослеживается.

Я заставлю Шона примерить платья матери. И сделаю снимки. У него отросли волосы, а бороды практически нет… Если фотографировать с определенного ракурса, я оживлю свою мать!

Да и вообще, возможно, все дурные наклонности Шона только из-за того, что он родился мужчиной. Мне не встретилась ни одна женщина, которая бы поклонялась насилию, как Богу! Даже взять моего отца: он задушил жену, вместо того чтобы протянуть ей руку помощи!

Нарядив Шона в платья, я принесу пользу дважды.

Идея меня воодушевила. Я схватила в охапку столько материнской одежды, сколько смогла унести, и выскочила в сад. Рисковать, проталкивая платья в кошачий лаз, я не собиралась, а вот скинуть все сверху – безопасно.

Мой гость свернулся калачиком на куче тряпья и никак не отреагировал на мой окрик. Пришлось взять камень и кинуть в него. Опять – нет реакции.

Тошнота подкатила к горлу: я не навещала Шона, пожалуй, несколько дней, с тех самых пор, когда решила поморить его голодом; а вдруг он…

Я опоздала?

Противная слабость в коленях буквально заставила меня повалиться на решетку.

– Ты! Вставай, гаденыш! – прохрипела я на пределе сил. Шон не подавал признаков жизни. Я пыталась разглядеть, дышит ли он, но все рябило у меня перед глазами, голова кружилась и раскалывалась от боли.

– Снова решил обмануть меня? Даже не надейся, что я куплюсь на твое дешевое лицедейство!

– Мне все равно.

Показалось? Или он мне ответил? Голос нисколько не походил на голос Шона. И прозвучал так тихо, едва различимо, что его можно было спутать с шелестом ветра в опадающей листве.

– Тебе принести что-то?

– Яду.

Если он способен шутить, значит, цинизма в нем предостаточно.

– Ночи уже холодные. Я решила, что тебе надо обновить гардероб.

– Плевать!

Нет. Теперь я была уверена: это не галлюцинации и он мне отвечает. Отвернувшись к стене. Не двигаясь. Игнорируя мое присутствие.

– Лучше бы так игнорировал меня, когда я была маленькой девочкой и не могла дать тебе отпор!

– Вы сумасшедшая.

– Нет!

Я принялась скидывать Шону материнские наряды. Одно платье за другим. Они планировали на пол и ложились мягкой разноцветной грудой.

Шон даже не повернул головы.

– Я накормлю тебя до отвала, если ты переоденешься. – Я решила поменять тактику.

– Делайте что хотите. Мне плевать.

Черт! Как раскалывается голова. И вдруг я почуяла неприятный запах. Страшная мысль заставила меня отшатнуться от решетки.

Я ведь слышала голос матери. Он звучал в моей голове, когда я заходила в комнату Патрика. Сейчас я тоже слышу голос. Но это не голос Шона… Кто-то сидит там, где я не вижу? И пытается меня одурачить?

Вскочив на ноги, я бросилась через весь дом к лестнице в подвал. Мне надо было убедиться, что мои чувства в норме. Что я в норме. Но на кухне темнота накрыла меня с головой…

Она не поняла, где именно прокололась. Селестин Уэст и этот Клеменс явно разглядели ее под маской, и теперь каждый так или иначе старался докопаться до сути. Шейла и без того чувствовала себя некомфортно в чужой шкуре, а тут еще такое… Угораздило же.

Никого, кроме них, не волнует молодой преподаватель химии – ведет модули, сам скромен и необщителен, на близкие контакты не напрашивается – и отлично. А эти – норовят залезть в душу, все разнюхать и разузнать.