Миша Хайруллин - Наши тени (СИ)

— Тогда сделаем так…

Я нащёлкал у себя на часах будильник, установил время «09:45», залез за барную стойку и сел, обхватив ноги руками и уткнувшись в колени. Заснул.

— Никольз, смотри, какой лист я нашла!

— Большой какой… ты молодец, Милли!

— Да нет же, смотри! Он не просто большой, а не такой, как все. И цвет у него глубже. Знаешь, мне иногда кажется, что мы с тобой тоже — как два листочка, не похожих на остальные.

— В смысле, большие в габаритах?

— Ник, да ну тебя! Глупенький ты…

«Глупенький ты…»

— Ты слишком легкомыслен. В наше время такие недолго живут.

«…недолго живут…»

«…живут…»

«…легкомыслен…»

Бренчание будильника и вибрация часов еле пробудили меня. К счастью, никто не пристрелил меня в таком положении. Усталость убавилась, я чувствовал небольшой прилив сил, протёр глаза и проверил время.

— Твою ж!..

Я с ужасом очнулся. Часы били 10:47, удивительно, что я вообще проснулся. Я выбежал на улицу, прямо навстречу солнцу, глаза мои чуть не сгорели. Мимо летели отражения света в окнах домов, улицы. Я должен успеть, иначе мои дальнейшие взаимоотношения с подростками могут сильно исказиться. Кроссовки утопали в лужах, брызги летели во все стороны, но ни одна не попала на мою кофту. Было ощущение, будто я был огорожен невидимым силовым полем. Добравшись до дома, я влетел в квартиру и начал вслушиваться, облокотившись на колени. Шаги слышались с конца коридора.

Показался Болди.

— Никольз! Мы тебя уже обыскались!

А вот и Ева с Харли.

— Ник! Ты где был?!

Я ничего не ответил. Сняв обувь и бросив её в угол, я направился по жёлтому коридору. Снял на ходу рюкзак и сунул его Болди в руки, кофту кинул куда-то в сторону дивана, где спит обычно Харли.

— Никольз, с тобой всё в порядке? — Спросил парень.

— Со мной? Да, всё О ‘кей.

— А где ты ходил? Посмотри, мокрый же весь! — заволновалась Ева.

— Ну, погулял по крыше с утра.

— А когда ты встал? — привязалась она.

— Рано.

— Почему именно с утра?

— Потому что.

— А нормально ответить не судьба?

— Нет! Отвалите от меня!

Я прокричал это максимально громко, с вложенной в эти слова накопившейся от страха и холода яростью. Троица побледнела. Я лёг на кровать и отвернулся к стене. Уснул, не услышав ни слов, ни звуков подростков, так ошеломлённых моим громким и грубым заявлением.

От сна меня пробудил лучик солнца, который прокрался ко мне на подушку, мокрую от воды, впитавшейся во всю ткань. Вся простыня была сырой и холодной. Мне было очень неприятно совершать даже малейшие телодвижения. Маленькие капельки пота на моём лице обдувались ветром, который тихо сторожил моё пробуждение у окна и уже начал поднимать меня с постели. На мне лежало одеяло, такое же мокрое, как и вся постель. Я с трудом раскрыл глаза и поднялся, начал смотреть в окно. В глаза колола слипшаяся в небольшую иглу чёлка, я смахнул её. Жёлтое небо сияло и пестрило тёплыми тонами. Кусочек ясного солнышка скрылся в правом верхнем углу окна, но я отошёл от него, спрятался от лучей, тёплых, ласковых. Тишина кричала мне о моём поступке. Я никак не мог оправиться от страха, встрявшего у меня в сосудах и суставах. Он блокировал мне всё тело, двигаться было тяжело. Было ощущение, будто в душе застрял очень тяжёлый и сырой ком из размокшей бумаги с воспоминаниями.

Я прошёл на кухню. Первое, что обнаружил — пустота. Пустота от подростков, не от хлама, и без того вошедшего в дефицит. Я не стал расспрашивать себя о том, что я сказал троим вчера. Вернее, сегодня. 16:36. Надеюсь, того же числа.

Отрыв в залежах пустых коробок еду, что нашёл в жёлтом ящике Лиона, я открыл первый попавшийся контейнер. Но упаковка была уже вскрыта.

— Это… Таблетки? — удивился вслух я.

Однако это были не таблетки. Просто толстые пластинки, мягкие, словно мармелад. Я удивился такому способу концентрации питательных веществ, ведь в таком случае было бы логичнее использовать технологию космонавтов. Хотя, с чего я вообще взял, что это заменители пищи? Но делать нечего. Я слишком голоден, чтобы что-то себе готовить. Я быстро поглотил первую пластинку. На вкус она напоминала бумагу. Вернее, вкус, которым обладала загадочная пища, очень походил на запах, издаваемый обычной бумагой. Сам-то бумагу я никогда не ел. Голод не отступил, но я продолжал поглощать безвкусные, бесцветные пластинки. Съев три штуки, я почувствовал что-то в желудке. Но не буду углубляться в мои физические ощущения. Голод прошёл, причём с невероятной скоростью. Думаю, эта пища может мне пригодиться в дальнейшем. Вкусовые потребности отошли на второй план, но и про них я не забыл. Заварив чай покрепче и откопав в рюкзаке батончик, я сел за стол и погрузился в раздумья.

Лион меня обставил. Укачав своими разговорами о планах и печальной, наскоро сочинённой историей, он с лёгкостью завёл меня в гибельную улицу. Идеология его мне показалось чрезвычайно тупой и необоснованной. Будто хитрый злодей из кинофильма, он убивал только тех, на кого упадёт жребий. Жаль, что я не донёс до его головы истины, о которой забыл в процессе диалога. И всё же, этот загадочный мужчина среднего роста в бледно-красной рубашке с абстрактными узорами и постоянно дымящей сигарой во рту не казался мне обычным убийцей.

Голова моя вскипала, то ли от горячего чая, которым я обжигал себе глотку, то ли от не покидавшего моё тело страха, который я подцепил вчера на улице.

— Идти по улице… — разговаривал с собой я. — Идти по улице. Эта тварь просто убежала. Молния, провод. Что происходит, когда молния бьёт в провод? Свет? Искры? Электричество? — в моей голове экспресс из картинок-воспоминаний мчался быстрее света. — Электричество… На той улице было много проводов. И всего одна лампа. Он всё знал? А что, если Лион знал про это? Получается, что это существо боится электричества? Тогда зачем меня отправлять было? Нельзя было сразу сказать? Чёрт.

Я выдохся. Больше думать не было сил. Батончик снова оказался в рюкзаке, на том же месте. Всмотревшись в стол, я увидел записку, будто появившуюся здесь из неоткуда. Я взял листок, на котором корявым подчерком было написано:

«Никольз! Мы втроём ушли за провизией. Если мы не вернёмся к девяти часам, то, скорее всего, мы погибли.

Ева, Болди, Харли.»

В груди моментально потяжелело. Нет, это не озорник-страх, уже уставший сидеть вопросительным знаком. Это кто-то новый. Кто-то ещё более назойливый.

Листок медленно выскользнул из рук и начал кружится вокруг себя. Он упал на пол, не издав ни звука. Я вцепился в часы. 17:00. Сколько ещё осталось? Четыре часа. Как долго они могут возиться? Минуты едва сменяли друг друга. Внутри меня звенела и билась тревога.