Евгений Башкарев - Дедушка, не спи!

Его лицо запылало огнем.

— Если у тебя больше нет вопросов, я пойду переодеваться.

Он ушел, но один вопрос все же остался не закрытым. Как нож оказался на пустыре? В моей голове не было и мысли играть в следователя. Мною двигал страх за наши жизни, и я предчувствовал, что ночь от ночи будет становиться только хуже. Нож следовало вернуть.

Пока Рамилка переодевался, а класс покидал спортзал, я стоял у окна, наблюдая, как возле уличного туалета скапливается толпа мальчишек. Ни для кого не секрет, что школьники за туалетом курили. Курили и девочки и мальчики, и никто особо не пытался истребить пагубные привычки на корню. Раз в неделю за туалет кто-нибудь заглядывал, и школьники, как по команде, выбрасывали непотушенные окурки через забор, где они бесследно исчезали в высокой траве. А когда этот кто-то подбирался к ребятам на расстояние вытянутой руки и требовал честного признания, кто курил, а кто стоял рядом, все весело отвечали, что надымили другие пацаны, которые уже ушли и неизвестно, зачем приходили. А потом быстро растекались в разные стороны, не давая преподавателям понюхать запах изо рта или проверить содержание карманов. Также раз в неделю там происходило событие, которое захватывало интерес еще большего количества зрителей. Оно собирало курящих и некурящих, мальчиков и девочек, крутых и лохов, шестерок и праведных. Всех, кому хотелось острых ощущений и тем для разговоров. Глядя в окно на слетающихся старшеклассников, я понял, что назревает драка, и ничуть не удивился, увидев, что к туалету в распоротой рубашке направляется Волдырь. Вероятно, драка уже началась в другом месте, и, чтобы дело решить без преподавателей, ребята перемещались в более закрытый уголок.

За Волдырем шли его верные друзья, а поодаль от них — рослый худощавый парнишка. Я знал его. Он учился в девятом классе и тренировался в секции по рукопашному бою в одной из спортивных школ села. Волдырь учился в десятом, но, даже если бы он только закончил восьмой, ему было бы плевать, где и на ком этот парень отрабатывает удары. Волдырь шел на бой, как Тайсон — ни тени сомнения в своей победе, в то время как его соперник пребывал в подавленном состоянии. Он передвигался длинными, неуклюжими шагами. В какой-то момент он остановился, друзья Волдыря тут же обратили на это внимание, но мальчишка лишь перекинул портфель на другое плечо и свернул к туалету. Там толпа вытянулась, освобождая место для боя и закрывая его от посторонних глаз.

Со второго этажа школы я наблюдал за действием, как с верхнего яруса стадиона. Волдырь швырнул портфель в кусты. Далее последовали реплики, которых я услышать не мог. Девятиклассник повесил свой портфель на столб и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. Он встал напротив и распрямил плечи. Сверху было видно, что в росте он немного выигрывает, но в весе проигрывает с треском. Волдырь был здоров как бык, хотя никогда не поднимал штангу и едва подтягивался на турнике. Сила таких парней испокон веков хранилась в голове. Он просто знал, что победит, и эта уверенность позволила нанести удар первым. Я увидел, как тяжелый кулак метнулся к голове девятиклассника. Мальчишка увернулся, и кулак проехался по подбородку, из-за чего Волдыря занесло влево, и он чуть не повалился на бок. Толпа ухнула, и звук оказался настолько громким, что я услышал его через стекла. Мальчишка, пользуясь моментом, сделал захват за шею. Резкое движение — и локоть сомкнулся на шее Волдыря, как капкан, но повалить десятиклассника на землю так и не удалось. Волдырь вывернулся, нанес удар в живот, а как только рука с шеи бесследно исчезла, сильно ударил противника в бок.

Насколько бой был равным, толпа судила сама. Но тот факт, что бой был недолгим, я видел своими глазами. Девятиклассник даже не успел сделать шаг назад, когда его накрыла череда безжалостных ударов. Чем славился Волдырь, тем он и победил. Он всегда бил кулаками, никаких захватов. Все резко, грубо и сильно. С кем бы он ни дрался, на лице противника всегда была кровь.

Девятиклассник свернулся в клубок, а Волдырь поднял брошенный портфель, застегнул рубашку и, сунув в рот сигарету, вместе со своими товарищами покинул поле боя еще до того, как толпа начала разбредаться. Он уходил той же походкой, которой шел сюда, и до меня дошло, что ярость и желание кого-то избить совершенно не меняют его внешнего настроения. Волдырь был одинаково отчеканенной с обеих сторон монетой. Так хладнокровно, не чувствуя усталости и не зная боли, он бил всех, кто стоял у него на пути. Больше всего меня удивляло то, что ни преподаватели, ни родители тех детей, которых он побил, не поднимали никакого шума.

Волдырь с друзьями скрылся за углом школы. Дорога оттуда окольными путями вела на стройку за универмагом.

Вечер выдался теплым и безветренным. До восьми часов я просидел за сочинением по литературе на тему «Почему для Катерины самоубийство — единственный выход» по драме Островского. С помощью трех вариантов «готовых сочинений» мне удалось написать одно неплохое. Я написал бы лучше, если бы прочитал пьесу и имел свое мнение, но школьную литературу я не любил, равно как и учительницу, которая ее преподавала. Хотя читать мне нравилось, и я имел несколько предпочтительных писателей, к сожалению, их не проходили в школе. А то, что нам навязывали, никогда не приносило мне удовольствия. Отсюда и такое отношение.

Сочинение было почти готово, когда в окно постучали.

Мама ничего не услышала, и я счел это добрым знаком. В соседней комнате за занавесками шел сериал про любовь, и мама была поглощена событиями фильма еще больше, чем я — внезапным стуком.

Я включил свет на крыльце и вышел за порог. Над калиткой появилась голова Рамилки.

— Пойдем со мной, — прошептал он. — Есть разговор.

Мы перешли улицу и скрылись от света. Возле двора Сабины росли густые кусты, где девочка зажималась с друзьями после дискотеки. Там же находилось старое бревно, за которым каждый из нас когда-нибудь да прятался. Рамилка отвел меня туда, усадил на бревно и сказал:

— Дым идет!

Я почувствовал, как сжался живот.

— В доме никого, — договорил Рамилка. — ТОЧНО НИКОГО! Везде темнота. Я обошел дом вокруг.

— Заходил внутрь?

— Издеваешься?! — прыснул он. — Конечно, нет!

— Тогда, откуда такая уверенность? На окнах ставни.

— Хочешь удостовериться сам? — Он вытянул руку и указал в сторону угла. — Идем.

Рамилка меня настораживал. Сегодня он не был настроен веселиться, и я не видел в нем родного азарта. Все, что демонстрировал мой друг, граничило с фразой: «Верь мне! Что-то происходит».

Я отправился за ним.

— Ты помнишь, как в прошлый раз из печи вывалилась груда тлеющих бревен?