М Беннетт - Остров

И тут меня осенило: на самом деле я уже выиграл эту дуэль. С каждым соленым кусочком Лоам приближал собственное поражение. Пусть жрет, мне же лучше. Да, чипсы утоляют аппетит, но они усиливают жажду. Для того и держат в любом баре орешки и соленые сухарики, чтоб посетители больше пили. На такой жаре Лоам через час-другой запалится, как борзая на охоте.

Шаги мои сделались легкими, я бы сказал — пружинящими. Но вслух я ничего не говорил. Нет уж. Когда играешь в покер — а Лоам и я, похоже, именно эту игру затеяли, — всех карт показывать нельзя. Ведь про озеро только я один и знал, помните? Глаз Пакмана, налитый пресной водой, который я видел с вершины Монте-Кристо. Этот козырь я и придерживал в рукаве: наступит, раньше или позже, момент, когда Себастьяну Лоаму захочется пить, и тогда он вынужден будет следовать за мной.

Золотое яйцо — если сравнивать наши поиски с пасхальной игрой — нашла в тот раз Ли: на обратном пути с горы споткнулась о хвост самолета. Он лежал в низких зарослях, похожий на гигантскую выброшенную океаном акулу, регистрационный номер — ED-34 — был написан на нем огромными черными буквами величиной с мою руку. Я разволновался:

— Хвост! — заорал я. — Тут должен быть черный ящик!

— То есть надо найти черную коробку, бро? — уточнил Тюрк.

— На самом деле она оранжевая, — уточнил я. — Специально, чтобы легче было искать. Черный ящик делают из титана, чтобы он не разбился при падении, а жароустойчивая оболочка гарантирует, что он не расплавится.

Краем глаза я видел, как Флора снова закатила глаза, но Пенкрофт поглядывала на меня почти с уважением. Моя щуплая, впалая цыплячья грудь расправилась, на ней отрастали великолепные алые перья, как у того попугая, которого мы видели на горе. Я ведь перед ней все время красовался, и, кажется, это сработало. Раньше она на меня и глядеть не хотела, С помощью острых обломков, которые мы тащили с собой, мы попытались разделать хвост самолета. Принялись колотить по обшивке, словно кузнец и полдюжины его подмастерьев. Даже в тени деревьев это была тяжелая работа на такой жаре, с нас градом тек пот, зато мы впервые почувствовали себя командой. И даже я вынужден был признать, что самым ценным игроком оказался здоровяк Лоам. Заправившись сахаром и углеводами, он с помощью металлического подлокотника от кресла вскрыл хвост сбоку, словно консервную банку. Когда обшивка начала расползаться, все радостно заорали, и я видел, как вспыхнуло на миг от радости красивое лицо Лоама: он вновь почувствовал себя чемпионом. А моя попугаичья грудка сдулась, и внутри ее съежилось мое сердце. Опять меня подвинули с первого места.

Лишь бы ящик оказался внутри, а то я окончательно лишусь авторитета. Но меня еще кое-что волновало: я хотел сам вытащить этот ящик. И здесь тарзанистая фигура Лоама оказалась минусом для него и плюсом для меня: он физически не мог пролезть в проделанную им дыру.

— Пусти! — вызвался я прежде, чем кто-нибудь другой успел.

Лоам оглядел меня, рожа у него была багровая и мокрая от натуги.

— Давай, мелочь! — пробурчал он, отступая.

Я заполз внутрь, на миг ослеп от темноты, задохнулся от вони авиационного топлива. Несколько мгновений я панически дергался из стороны в сторону, словно крупноватая крыса, но потом нащупал что-то и потянул. Затем поспешно вылез обратно на свет и, моргая, изучил свою добычу. Точно: ярко-оранжевый прямоугольный ящик с двумя диагональными полосами. С одной стороны к нему была присобачена емкость с черной проволокой. И надпись «БОРТОВОЙ САМОПИСЕЦ НЕ ВСКРЫВАТЬ» такими буквами, какие обычно используют на танках или бомбах. Я поднял свою добычу высоко, словно новорожденного Короля Льва, и все приветствовали криками «ура» — меня. Моя грудь снова раздулась, словно спасжилет, и украсилась алыми перьями.

Я опустил руки и посмотрел на черный ящик, баюкая его нежно, как младенца.

— Оранжевый — это новый черный, — рискнул я пошутить.

— Теперь что? — спросил Иган. Он явно злился, но все же обращался за указаниями ко мне, а не к своему кумиру Лоаму.

— Заберем его с собой, — сказал я. — В черном ящике есть передатчик, он все время посылает сигнал. Это поможет спасателям найти нас прямо в лагере, а так бы они нашли только место крушения.

Лоам, раздухарившийся после демонстрации грубой силы, задиристо спросил:

— А чего бы нам тут не остаться? Устроимся прямо в салоне. Вполне годится — готовое убежище. Устал я шляться.

Все поглядели на него, и я видел: они готовы принять его предложение. Пенкрофт поникла на жаре и жалась к Лоаму, словно ядовитый плющ, оплетающий дуб.

— Нет, — сказал я. — Мы теперь знаем, где лежит самолет, и можем вернуться к нему, когда нам понадобятся материалы. Но лагерь нужно разбить у воды. Колы надолго не хватит.

Попал в яблочко. Лоам, как я и рассчитывал, уже пыхтел после потной работки, и когда он заговорил, послышалось такое неприятное сухое причмокивание, как бывает при сильной жажде. Противно слушать. И как Пенкрофт его терпит? Я посмотрел на солнце, стоявшее у нас над головами, и указал направление вниз и чуть в сторону.

— Там, южнее, озеро. Озеро с пресной водой, да еще и с водопадом. — Я специально делал ударение на самых завлекательных словах, как торговец подержанными автомобилями. — Я вчера его нашел. Видел с вершины Монте-Кристо. — Случайно вырвалось. — В смысле, с горы видел.

Лоам смерил меня взглядом. Но тут ему не Осни. Я ответил таким же взглядом. Настало время выложить козырь.

— Не знаю, как вы, ребята, а я бы охотно поплавал.

Сработало. Клуб «Завтрак» пустился болтать о том, как здорово будет прыгнуть в прохладную воду и осушить озеро до дна, и все рванули за мной, словно у них сил прибавилось. Уходя от самолета, я прихватил с собой и оторванную Лоамом панель.

— Пригодится для крыши, — пояснил я, но это был предлог. На самом деле я счел номер самолета своим трофеем — так студенты после пьянки тащат в общагу украденный дорожный знак. Когда нас заберут с этого острова — а теперь, поскольку мы нашли самописец, я был уверен, что этого недолго ждать, — у меня останется сувенир на память об этом приключении. Доказательство, что мы обхитрили смерть. Я обхитрил.

Настали самые жаркие часы дня, и пока мы ползли в сторону — как я надеялся — озера, я уже мысленно молился о том, чтобы не перепутать дорогу. Казалось, мы прошли уже несколько миль, и я слышал за спиной мятежные перешептывания Лоама, Тюрка и даже Игана. Пенкрофт и Ли постанывали в изнеможении. И только Флора шагала без жалоб и несла оранжевый («оранжевый — это новый черный») самописец. Я рассекал посохом густую траву, а панель, которую я тащил, становилась все тяжелее, ее острые края впивались мне в пальцы и резали подмышку. Я почти отчаялся дойти до озера — и вдруг, словно чудесное видение, оно открылось перед нами.