Эли Ленд - Хорошая я. Плохая я

Я наклоняюсь, чтобы поставить Эвелину на землю, и сразу раздается хор голосов «теперь я, теперь я». Я разыгрываю целый спектакль, делаю вид, что не могу выбрать, говорю – встаньте в круг. Они подчиняются, конечно. Одна девочка стоит чуть поодаль, потупив глаза, и только изредка поднимает их, наблюдает за другими, как они ведут себя со мной. Помню, что я так же поступала, когда была в ее возрасте. Я предлагаю ей вскарабкаться мне на спину.

– Хочешь покататься? – спрашиваю.

Она отрицательно качает головой, перебирает пуговицы на блейзере, смотрит в сторону. Толстощекая девочка, от которой мне хотелось бы избавить свою спину, хватает меня за шею, командует «ну, прокати с ветерком». Мне очень неприятно, что девочка, которую я выбрала, не доверяет мне, отказалась кататься. Ты учила меня, как нужно обращаться с детьми, но, похоже, мне пока не хватает твоего неотразимого обаяния. Твоего умения.

Я трогаюсь с места, перехожу на галоп.

– Быстрей, быстрей, – требует визгливый голос у меня за спиной.

Она сжимает меня ногами, мне становится дурно. Трудно дышать. Шум падения за моей спиной. Это, конечно, не то, что падение Джорджи, но вполне чувствительно для пяти-шестилетней девочки. Надо было держать ее лучше.

Надо было.

Она садится на земле, начинает плакать.

– Ты уронила меня.

– Перестань, Анджела. Ничего страшного. Все настоящие наездники то и дело падают. Вставай, отряхнись.

И убирайся поскорей. Прочь с моих глаз.

На бетонном покрытии нарисованы классики. Замечаю, что та девочка делает вид, будто рассматривает их. Я не предлагаю ей попрыгать, знаю, что откажется, но, проходя мимо, протягиваю ей конфету. Дети любят конфеты и людей, которые ими угощают.

Твое одобрение следует незамедлительно – ВОТ ЭТО ПО-МОЕМУ, ДЕВОЧКА, – но почему-то я не торжествую, как в тот раз, в туалете, когда на меня напали Клондин с Иззи, а чувствую себя так, словно сделала что-то грязное.

– А это нечестно, – говорит Анджела, которая заметила конфету. – Это ведь я упала, а не она.

Не обращаю на нее внимания. Жирная. Коротышка. Поросенок. Звонит звонок, перемена закончилась.

– Вставайте паровозиком, поедем на урок. Ту-ту!

Трое учителей стоят наготове, чтобы пересчитать учеников, тут постоянно проверяют по головам. Никогда ведь не знаешь, не выслеживает ли кто-нибудь детей возле игровой площадки.

Или на ней.

– Мисс Картер, Милли меня уронила.

– Как это, Анджела?

Но я не даю ей ответить:

– Ничего страшного, мы просто играли в лошадки. Все в порядке.

– Хм, в следующий раз будь, пожалуйста, осторожнее, Милли. Не хватало нам жалобы от родителей.

– Конечно, я буду осторожна.

– Вот-вот. – Она смотрит на меня своими бусинами.

Я выдерживаю ее взгляд, улыбаюсь. Это не мне надо быть осторожней.

Мисс Эванс, другая учительница, предлагает детям поблагодарить меня. Они дружно говорят «спасибо», их хор напоминает нежный птичий щебет. Это трогает меня, согревает душу. Я ищу ту девочку. Она стоит за спинами в последнем ряду и по-прежнему старается выглядеть как можно меньше, незаметней.

Майк вчера вернулся домой поздно, поэтому наш сеанс был совсем короткий. Он хотел поговорить со мной о Дэниеле, о том, что мне, возможно, предстоит на суде отвечать на вопросы о нем, если состоится перекрестный допрос. И защита скорее всего попытается заронить в присяжных мысль, что я тоже замешана. Могла быть замешана. Жизненно важно, чтобы ты не поддавалась этому влиянию, сказал он, твердо стояла на единственно верной позиции: в том, что происходило, нет твоей вины. Никто не обвиняет тебя. Неправда, хотелось мне сказать.

Я обвиняю себя.

Мы договорились встретиться еще раз сегодня вечером, чтобы заняться управляемой релаксацией, он сказал, это очень важно для лечения травмы, скрытой в моем подсознании. Я сказала ему – мне не нравится, что потом не могу вспомнить в точности, что говорила. Ты должна доверять мне, Милли, ответил он, я знаю, что делаю. Я давно этим занимаюсь.

Перед встречей с ним я отвечаю на сообщение, которое прислала Морган. Она пишет, что следила за «белобрысой сучкой» и выяснилось, что та покуривает. Знала ли я об этом? Нет, отвечаю, не знала. Морган пишет: «Так вот знай. Интересно, что еще я разведаю про нее?!» Я никогда не просила ее шпионить, но мне приятно, что она сама додумалась и делает это для меня, от этого я чувствую себя ближе к ней, как будто она человек, которому можно доверять.

Когда вхожу на кухню, Фиби рассказывает Майку о падении Джорджи и о том, как она помогала ей. Затем говорит обо мне – будто бы я так остолбенела, что пользы от меня не было никакой. Что я стояла сама бледная, прямо как Джорджи.

– Ничего страшного, бывает, – говорит Майк, глядя на меня. – Похоже, Джорджи очень повезло, что рядом с ней оказалась ты, Фиби.

– Кстати, папа, тебе не попадалась на глаза моя домашка по химии?

– Вроде бы нет, милая. Когда ты ее видела в последний раз?

– Не помню точно, вчера, по-моему. Но ее нужно завтра сдать, мистер Фрит рассвирепеет, если не сдам.

– Тогда нужно поискать.

Появляется Саския, на ней костюм для йоги. «Верблюжья лапка», конечно, тут как тут.

– Ты слышала, Сас? Фиби помогла Джорджи Ломбард, когда та расшиблась в спортзале несколько дней назад.

– Очень хорошо, – отвечает та. – Мне нужно бежать, я опаздываю на урок.

Фиби оскорблена. Тем, что Саския не интересуется подробностями. Она окидывает Саскию презрительным взглядом и демонстративно уходит. Саския наклоняется к Майку и спрашивает: «Что такое?»

– Ничего, – отвечает Майк. – Пошли, Милли, нам пора начинать.

Мы не сразу ее заметили. На третьем этаже. Сидит на перилах.

– Приятных занятий, дорогая мамочка, – говорит она, глядя сверху на нас.

Она дразнит Саскию, разводит руки в стороны, делает вид, что падает. Но не Саския, а Майк говорит ей:

– Не глупи, слезай оттуда, а то разобьешься.

Она спрыгивает, показывает матери средний палец и исчезает в своей комнате. Майк пытается улыбнуться, но Саския говорит:

– Ты же психолог, вот и займись ей.

– Сас, она же наша дочь, а не пациент. Она обиделась из-за…

– Из-за меня, ты хочешь сказать? – прерывает Саския. – Значит, я виновата. Столько лет прошло, а я по-прежнему виновата, так, что ли?

– Я совсем не это хотел сказать. Хорошо, я поговорю с ней, только не сегодня.

– Если бы ты больше времени уделял собственному ребенку, было бы гораздо лучше.

Запрещенный удар, она тут же сожалеет о сказанном, сразу извиняется. Я смотрю на ее тонкую фигуру, она немногим толще Фиби, те же волосы, те же глаза. Сама больше похожа на девочку-подростка, которая оказалась под одной крышей с нами, настоящими подростками. Уроки теперь следуют чаще. И они жестче.