Джейн Корри - Кровные сестры

– Почему?

– Потому что тогда случаются плохие вещи.

Белла вытаращила глаза. Она часто это делала.

– Я бы тебя и так не обидела. Какого цвета пряжу ты выберешь?

– Для чего?

– Для ребенка Полусестры, конечно!

Китти почти забыла об этом.

– Голубую.

– Я тоже.

Китти ощутила приятное тепло.

– Хорошо…

– Вот бы у меня был ребенок! – вдруг сказала Белла.

– Да ладно! – фыркнула Китти. – У меня был, но слишком много плакал.

– А ты не могла его успокоить?

– Я пыталась, но нечаянно чуть не оторвала ногу.

Белла снова округлила глаза.

– Тогда, пожалуй, я не хочу ребенка.

Ти-Ти уже спешила к ним – она помогала кому-то из группы.

– О чем это вы тут разговариваете?

Белла быстро протянула руку и выключила приборы.

– Не хотите говорить, да? Понятно. О Боже, уже сигнал к обеду!

Действующей рукой Китти взяла Беллу за руку:

– Рыбные крокеты и брокколи! Давай-ка поспешим!

Белла поняла, хотя прибор был выключен. Потому что настоящие кровные сестры понимают друг друга без слов.

Пять лет спустя

– Ну что, готовы? – спросил Робин, подавая девочкам упакованные завтраки.

Сегодня наша дочь первый раз идет в школу. Она буквально скачет от восторга – ей не терпится присоединиться к своей кузине. Новые туфельки сверкают, школьные рюкзаки у обеих одинаковые. Какими взрослыми они выглядят!

Я не старалась поскорее забеременеть, но никогда не забуду лица Робина, когда сообщила ему новость.

– У нас будет ребенок?!

Это «у нас» лишний раз подтвердило, что я не ошиблась с выбором.

Живем мы с мамой и Ванессой, которую мы с Робином удочерили. Все получилось неожиданно удачно – дочь Китти окружена любовью. Когда родилась наша дочь и мама привезла Ванессу знакомиться, та ворвалась в палату с раскрасневшимся от возбуждения личиком.

– Моя сестра! – благоговейно сказала она, вдруг показавшись гораздо старше своих лет.

Я ожидала детской ревности, но ее не было. Ванесса ходила за мной, как цыпленок за наседкой, помогая купать и кормить Флоренс (мы с Робином зачали дочку во Флоренции).

– В школе я за ней пригляжу, – объявила Ванесса. Можно подумать, она родилась специально для этой роли. Когда-нибудь мы расскажем ей о Китти, которая вполне счастлива в своем специальном заведении, но пока еще рано.

Робин оказался прекрасным отцом. У него адвокатская практика, но работает он не круглые сутки, а так, чтобы «оставалось время на семью». По выходным он водит девочек плавать и рыбачить, оставляя мне время, чтобы рисовать. И еще он часто предлагает мне пожениться.

– Мы и так счастливы, – мягко отвечаю я.

– Не понимаю, отчего ты не соглашаешься, – сказала как-то мама, мечтающая о настоящей свадьбе с белым платьем.

Ответ прост: брак предполагает честность между мужем и женой, а Робин обо мне до сих пор знает не все.

Я где-то читала – не помню где, – что порой нужно рассказать один секрет, чтобы скрыть другой. Я рассказала почти все свои тайны.

Но одну все же оставила про запас.

За несколько месяцев до того, как я начала работать в Арчвильской тюрьме, я получила письмо (то самое, которое хранилось у меня в тумбочке) от адвоката, представлявшего нас во время суда над Криспином. Он сообщал, что мистера Райта скоро переводят в тюрьму открытого типа в городке Арчвиль, неподалеку от Лондона. С того самого дня я начала искать любую возможность и к объявлению в колледже отнеслась как к подарку судьбы.

Да, деньги тоже были не лишними – я вечно была на мели, но прежде всего мною двигала жажда мести. Как я позже узнала, Криспин искренне считал, что заманивает меня в ловушку, но ему было невдомек, что я пришла в Арчвильскую тюрьму с четкой целью. Держась за должность тюремного преподавателя рисования, я выжидала момент, чтобы отомстить.

Сперва я убеждала себя, что хочу просто объясниться с Криспином начистоту. Суд, приговор – это все прекрасно, но жертва не имеет возможности высказать преступнику все, что он заслужил. Мне хотелось излить на своего насильника накопившуюся ненависть.

Кроме того, по моему мнению, он еще недостаточно настрадался.

Встретившись наконец с Криспином в «моей» тюрьме, я увидела (вернее, мне так показалось), что он меня не узнал. И тогда мне пришло в голову притвориться, будто я тоже его не узнала. Когда Криспин заявил, что никогда не учился рисовать, я подыграла, хотя прекрасно помнила: в школе он был одним из лучших художников. Если он лжет, я тоже буду лгать, и не только в мелочах.

Анджела говорила, что, когда работаешь в мрачном месте, мрак понемногу заползает к тебе в душу. Тьма заразна, с ней нужно быть настороже, однако иногда просто не можешь остановиться. Когда Криспина перевели в Арчвиль, чернота начала стремительно затягивать меня, как трясина.

Что, если однажды я окажусь в классе с одним учеником, моим давним врагом?

Что, если я притворюсь, что Криспин напал на меня и попытался задушить шарфом, моим неизменным аксессуаром? Что, если я действительно немного затяну на себе шарф, чтобы создалось впечатление, будто меня душили? Тогда он наверняка получит новый приговор и проведет в тюрьме еще много лет.

Затея, конечно, рискованная, но что, если (очень большое если) пронести с собой осколок стекла и воспользоваться им для самообороны?

Однако возникло непредвиденное обстоятельство – я не рассчитывала, что появится Стефан и примется меня защищать. Или что он поднимет осколок стекла. Или что Криспин его зарежет.

По насмешке судьбы я несу ответственность за смерть собственного отца. Еще одно преступление в моем списке грехов.

Теперь вы понимаете, почему я ничего не сказала Робину. Надеюсь лишь на искупление в следующей жизни.

– Держи меня за руку, – сказала Ванесса моей дочери. Я поразилась ее командному тону. – И поторопись, не то мы опоздаем!

Будто она здесь главная, а меня и вовсе нет.

Мы вместе пошли по узенькому тротуару. Две девочки, одна выше другой. Обе со светлыми косичками и в одинаковой нарядной синей школьной форме. Обе болтают, не закрывая рта.

– А мама тебе не родная, – слышу я слова своей дочери.

– Как это? – удивляется ребенок моей сестры.

– Твоя настоящая мама в доме полоумных.

Прекрати, приказываю я себе. Помни, что тебе сказала Сара: больше нельзя даже мысленно произносить самое худшее.

– Волнуетесь? – спрашиваю я.

Ванесса кивает, пиная ногой скрипичный футляр. Флоренс тоже хочет играть на скрипке.

Держась за руки, мы стоим на светофоре, ожидая, когда можно будет перейти дорогу…

Начищенные до блеска школьные туфли.

Подпрыгивают школьные сумки.

Подлетают светлые косички.