Илья Деревянко - Гости из преисподней

– Надо бы для порядка на работе отметиться. Вдруг Кожинов придерется? – спустя некоторое время сказал Ершов.

– Не придерется, – харкнув на пол, уверенно возразил Чувакин. – Майор теперича с нами крепко повязан! Жмурик-то общий! Кожинов постарается всячески нас умаслить, дабы держали язык за зубами! Бля буду!..

– Вот он собственной персоной! – растерянно пробормотал Ершов. – Правильно в народе говорят: не поминай лишний раз черта, иначе в гости припрется!

Толкнув пузом дверь, в кафе ввалился начальник следственной части, пристально оглядел подчиненных, нехорошо прищурился и поманил Чувакина пальцем: «Поди-ка сюда!»

Обреченно вздохнув, оперативник приблизился к шефу:

– Что случилось, Евгений Дмитриевич?!

– Важный разговор, – заговорщицки шепнул Кожинов. – Давай выйдем на минутку...

План устранения нежелательных свидетелей майор продумал досконально. Сперва вместе с Чувакиным прикончить Ершова, затем «пустить в расход» самого Чувакина. Так проще! «Разделяй и властвуй!» В том, что лейтенант согласится принять участие в убийстве приятеля, Кожинов ни капельки не сомневался. Чувакин самозабвенно любит себя, и только себя. Если потребуется, он не задумываясь мать родную продаст, а уж какого-то там коллегу и подавно! Нужно лишь навешать ему лапшу на уши. Остальное довершит ссыкливая чувакинская сущность.

– У нас, Василий, возникли серьезные проблемы, – озираясь по сторонам, сообщил оперативнику начальник следственной части. – Бахусов знает, кто убил мальчишку!

– Быть того не может! – Перепуганный Чувакин сделался удивительно похожим на барана, завидевшего нож забойщика скота. – Как?! Откуда?!

– Ершов заложил! К счастью, пока не под протокол, но завтра состоится очная ставка с подружкой Косарева, и тогда...

– При чем здесь подружка?! – изумился лейтенант. – Ведь девка ни фига не видела!

– Болван! – Евгений Дмитриевич с жалостью, как на умственно отсталого, посмотрел на подчиненного. – Дубина стоеросовая! Думаешь, малявка не заподозрила, где собака зарыта? А тут еще пидор Колька со своими откровениями. Он-то отмажется, а мы с тобой «на конвейер»!

– Е-мое! – схватился за голову синюшно-бледный, мигом протрезвевший Чувакин. – Чего делать-то будем?

– Чего, чего! – скривился майор. – Завалим предателя и пи...у! Пусть потом доказывают! Без стукача Кольки у них ни хрена не получится! Меня им не расколоть, да и ты мужик надежный! Кремень! Не подкачаешь!

– Когда? Где? – деловито осведомился польщенный лейтенант.

– Сейчас же! Мешкать нельзя, а где... Гм, есть у меня на примете укромное местечко. Кольке же скажем – нужно срочно выезжать на операцию. Мозгов у него нет. Поверит! Ну как, согласен?

Чувакин кивнул...

Облюбованное Кожиновым «укромное местечко» представляло собой заброшенный, полуразвалившийся заводик на окраине города. Его временно закрыли еще при Советской власти, намереваясь полностью реконструировать, заново отстроить обветшалые корпуса, но затем восторжествовала демократия, страна, завороженная обещаниями «капиталистического рая», увязла в реформах, и о заводике благополучно забыли. Куда там восстанавливать допотопную рухлядь, когда под звуки перестроечных фанфар рушатся на глазах промышленные гиганты, а те, что умудрились уцелеть, задыхаются под бременем непосильных налогов, месяцами не могут выплатить рабочим грошовую зарплату.

Применение руинам все же нашлось. Время от времени здесь ширялись [15] дурью наркоманы, пьянствовало, развратничало и выясняло отношения (вплоть до смертельного исхода) подрастающее поколение. Окрестные маньяки затаскивали сюда своих жертв. Но жить постоянно на территории завода никто не осмеливался, даже неприхотливые бомжи. Место издавна пользовалось дурной репутацией. Поговаривали, будто тут водится нечисть, бродят ночами призраки, слышатся леденящие душу вопли и т. п. Правда это или досужие вымыслы, люди толком не знали, однако один неоспоримый факт имелся. Некоего беглого урку, решившегося заночевать в развалинах, утром обнаружили мертвого. Без следов насилия на теле, но с искаженным гримасой ужаса лицом...

«Девятка» начальника следственной части въехала в распахнутые покосившиеся ворота в половине девятого вечера. Моросил мелкий дождь. В воздухе висел сырой туман. Колеса увязали в грязи. Кожинов подрулил к первому попавшемуся строению, зияющему черными провалами выбитых окон, отдуваясь выбрался из машины и, подмигнув Чувакину, сказал:

– Пошли, ребята! Накроем с поличным стайку наркоманов. За потребление нынче не сажают, но мы им распространение пришьем!

Не подозревающий об уготованной ему участи, Ершов угодливо хихикнул. Все трое гуськом вошли в здание. Внутри царил затхлый полумрак. На полу валялся дурно пахнущий мусор. На стенах (очевидно, стараниями наркоманов или иных отмороженных юнцов) были намалеваны масляной краской названия популярных импортных рок-групп, сатанинские пентаграммы [16], грубо выполненные рисунки непристойного содержания и прочая гадость. Довершал сию «очаровательную» картину исполненный метровыми буквами лозунг: «Е...л я всех друзей-подруг. Я сам себе пиз...тый друг!»

– Все! – громко сказал Кожинов. – Приступаем к операции.

Чувакин, подкравшись сзади, наотмашь рубанул недавнего приятеля ребром ладони по шее. Однако удар оказался недостаточно профессиональным. Ершов упал ничком на землю, угодив лицом в кучку засохшего человеческого кала, но сознания не потерял.

– За-за что-о-о?! – простонал он. – За-за что, Вася?

Не удостоив сослуживца объяснением, Чувакин с размаху саданул ему ботинком под ребра. Ершов, скорчившись, захрипел.

– Заканчивай быстрее! – рыкнул майор. – Нечего канителиться!

Лейтенант послушно подобрал с пола ржавую арматуру и обрушил на голову подельника.

Тот оказался исключительно живучим, как бы оправдывая известную поговорку: «Говно не тонет». Даже с разбитой головой Николай Ершов сумел подняться и, затравленно подвывая, вытащил пистолет. Чувакин испуганно попятился, лепеча нечто несуразное. Со страху он начисто забыл, что тоже вооружен. Тут в дело вмешался начальник следственной части. Рыча, как взбесившийся пес, он набросил на горло жертве обрывок заранее припасенной веревки. Набросил абсолютно неграмотно. Курсов подготовки диверсантов майор, естественно, не заканчивал. Поэтому лейтенант Ершов умирал долго, мучительно: хрипел, исходил пеной, описался и обкакался. Прошло не менее пяти минут, прежде чем он наконец отдал дьяволу душу. Пока торжествующий бес волок в преисподнюю свою законную добычу, майор Кожинов утирал взопревший лоб и клял напропалую раззяву Чувакина:

– Бездарь! Ничтожество! Даже башку нормально раскроить не способен. Дегенерат!