Мишель Сакс - Ты создана для этого

Как в сказках Иды, я построил наш дом из дерева и камня, засадил участок цветами и виноградными лозами. Мы вы´носили и родили ниспосланное нам дитя, и впереди у нас была долгая жизнь. Все, что в нашей жизни или в нашем детстве шло не так, в его жизни будет сделано как следует.

Мать всегда говорила мне, что отец бил меня, – я этого не помню, но она настаивает на том, что так оно и было. «Вот почему я прогнала его прочь», – сказала она.

Она сдалась и сообщила мне его полное имя только в то утро, когда мне исполнился двадцать один год, когда моя рука прижала ее голову к подушке. Я встретил его в стейк-хаусе на Мичиган-авеню. Не нужно было спрашивать, были ли мы с ним отцом и сыном.

– Она обманула меня, – сказал он. – Забеременела, чтобы я ушел от Бет.

Он не оставил ни Бет, ни их троих сыновей. И он не хотел обо мне знать.

– Ничего личного, – сказал он.

Мы пожали друг другу руки, а потом разошлись по разные стороны моста Мичиган-авеню.

Отец для меня не существовал, но для своего сына я буду существовать всегда. И именно так мне удалось бы стать лучше.

Мне хотелось верить, что шведам просто не к чему придраться в нашей жизни. Мы порядочные, здравомыслящие. Все у нас достойно, все красиво и цивилизованно. Все в меру.

Lagom, как у них говорят, «умеренно». Даже глядя в аэропорту на семью шведов средних лет, уже ранним утром переливающих алкоголь в свои фляжки, или слушая неонацистские речовки, которые скандируют прямо под стенами шведского парламента, или читая в местных газетах об отцах, которые приковывали своих дочерей цепями в подвалах, – даже тогда я отказывался верить в плохое. Я привез нас сюда, чтобы мы могли стать теми людьми, какими я нас представлял, чтобы мы жили вдали от больших городов и их соблазнов, от воспоминаний, которые так и норовили нас поглотить.

Она могла стать такой женой, которая мне нужна. Матерью, которую заслуживал мой сын. Начать с чистого листа. Вот чего я хотел.

Нет, еще кое-что. Способ сдерживать ее. Заставить сосредоточиться только на том, что имело значение.

Совсем одна. Никаких друзей. Никакой работы. Только я.

Только мы. Так будет лучше.

Я бродил по дому, входил и выходил из комнат, как хомяк в лабиринте. Я останавливался у двери в комнату Конора, не в силах зайти туда. Вместо этого запирался в студии и часами снова и снова просматривал свои старые неотредактированные записи. Файлы, помеченные только датами, на некоторых просто было написано «Конор», некоторые относились к тому времени, когда он еще не пришел в наш мир.

Конор, которому всего один день от роду. Улыбающийся Конор, плачущий, спящий Конор. А вот он постарше, хлопает в ладоши, лежит во дворе, на газоне, он и Мерри, бок о бок, ребенок, прижимающийся к изгибам ее мягкого тела. На одном из видео она щекотала его под подбородком, чтобы он засмеялся на камеру. «Молодец, – приговаривала она, – ты мой молодец!»

На другом видео я кормлю его с ложки – он первый раз пробует твердую пищу, целое событие. А потом – мой день рождения, Конор у меня на коленях, перед нами – шоколадный торт, который испекла Мерри, в него воткнуты свечи, и мы вот-вот загадаем желание. Я задул свечи – и Конор расплакался, потому что пламя погасло.

У нас куча записей. Конор взрослеет передо мной на экране, жизнь стремительно развивается. Он почти всегда выглядит счастливым, самый обычный мальчик, еще не испорченный этим миром. Мы тоже выглядим счастливыми. Она заставила меня поверить в это.

Последняя запись, которую я просматривал, была обозначена как «Озеро». Она была сделана в начале весны. Мерри в цветастом сплошном купальнике. Конору около четырех месяцев, он улыбается, лежа у нее на руках, на голове панама, голенький животик, малыш сучит ножками и ручками.

«Вот это – настоящая жизнь!» – слышу я собственный голос за кадром.

Мерри не шелохнулась в ответ. Она улыбается какой-то неестественной, словно нарисованной улыбкой, шея напряженно застыла. «Вот оно что», – теперь я замечаю. Камера такое не пропускает. Руки напряжены, пальцы жестко сжимают толстенькие белые детские ножки. Ребенок кричит, сердито и обиженно, и камера гаснет.

Я прокрутил запись снова. Потом в третий раз. Увеличил. Смотрел, как пальцы впиваются, сжимают тело, сдавливая, причиняя боль.

Выключив экран, я долго сидел в темноте.

Она выставила меня дураком. Растоптала все, что я для нас построил. Растоптала мои мечты.

Она все время только и делала, что лгала, обманывала.

Предательница.

Все это время она меня предавала. Я вспомнил упаковку противозачаточных таблеток. Но зачем, если она знала, что…

А может, она не знала. Может, только догадывалась.

Поэтому она так поступала? Застывшее лицо Конора улыбалось мне с экрана. Было невыносимо смотреть на него. Его лицо перестало быть родным. Оно стало каким-то чужим.

И мне больше не жаль, что его не стало.

Сколько дней прошло с тех пор, как я видела солнечный свет? Или спала, или мылась? Я едва могла поднять голову. Волосы чесались. Когда я скребла голову ногтями, то расцарапывала кожу до крови.

– Я говорю правду, – повторяла я.

– Да вы ни слова правды не сказали, Мерри. Одну только ложь!

– Нет, вы не понимаете, – покачала я головой. – Это была не я, я точно этого не делала.

«Фрэнк, – чуть не сказала я, – вероятно, она могла…» Но какой ей смысл? Вся ее показная материнская забота о нем в последние несколько недель. Вся эта материнская мудрость, внимательность – на ее фоне я выглядела только хуже.

– Вы хотите представить себя жертвой, – сказала детектив. – Этакой скорбящей матерью.

– Я и есть скорбящая мать.

– Нет. Вы – женщина, которая убила собственного ребенка.

– Какой сегодня день?

– Четверг.

– Когда меня сюда привезли?

– Во вторник утром.

– А где мой муж?

– Он ушел домой.

– Когда я смогу его увидеть?

– Он не хочет вас видеть.

Кто-то принес мне свежий кофе и булочку с корицей. Я с жадностью на нее накинулась. Зубы покрыты неприятным налетом.

Детектив Бергстром вернулась в комнату. Она переоделась. Свежая рубашка, темно-синий брючный костюм. На ногах белые кроссовки. Она поставила передо мной бутылку воды. Негазированной, как она сказала. У них закончилась газированная вода.

Она села.

– Мерри, – начала детектив, – вы сейчас далеко от дома. Но в вашем случае это даже хорошо. Шведское правосудие отличается от американского. Мы стремимся не наказать нарушителя закона, а реабилитировать его.

Она подняла руки над головой и потянулась. Я сразу поняла, что она сильна в йоге. Гибкая. Я несколько месяцев была тренером по йоге. Вела занятия в Колорадо, пока жила с Мэттом, инструктором по сноубордингу.