Роберт Брындза - Холодная кровь

– Почему ты не можешь объяснить маме, что тебе нельзя есть кислотную пищу вроде пряного тушеного мяса и апельсинов?

– Не хочу ее обижать.

– Очень по-английски.

Пикнула микроволновка. Эрика бросила Питерсону кухонное полотенце. Он обхватил им чашу и осторожно понес ее к дивану. Эрика разогрела себе тушеного мяса и села рядом с ним. По телевизору началась программа вечерних новостей.

– Так вернуть тебе ключи?

Питерсон мотнул головой и подул на кашу.

– Мосс про тебя спрашивала сегодня… Какие новости от врачей?

– Они пытаются восстановить у меня обмен веществ. Я по-прежнему теряю вес, – ответил он, не отводя глаз от телевизора. Несколько минут они ели молча, потом Эрика начала рассказывать ему про трупы в чемоданах, про кокаин, обнаруженный в желудке убитого мужчины. Питерсон слушал ее, качая головой. Печать задумчивости лежала на его исхудалом лице, озаряемом светом телеэкрана.

– У моего гастроэнтеролога вместе со мной лечится одна девушка, – произнес он. – У нее в желудке лопнула упаковка с кокаином. Она перенесла такую же операцию, что и я, с частичным удалением желудка.

– Занималась контрабандой наркотиков?

– Да.

– Британка?

– Да. Челночила между Англией и Кюрасао.

– Как ее зовут?

– Зада.

– Как она выглядит?

– Нормально, – пожал он плечами. – Симпатичная.

– И что дальше?

Питерсон перевел взгляд с телеэкрана на Эрику.

– По-твоему, я езжу в гастроэнтерологическую клинику цыпочек клеить? – с невозмутимым видом спросил он.

– Нет, – рассмеялась Эрика.

– Знаешь, там на эротику как-то не тянет.

– Так что эта Зада? Долго она занималась контрабандой?

– Не знаю.

– Ей предъявлено обвинение?

Питерсон покачал головой:

– Она успела скинуть товар, если ты понимаешь, о чем я. Но одна капсула разорвалась, вызвав тяжелое отравление организма. Так что формально ее классифицировали как жертву передозировки. – Заметив блеск в глазах Эрики, он добавил: – И ты, очевидно, хочешь с ней побеседовать?

– Ей известно, что ты полицейский?

– Да. Эрика, ты когда-нибудь отвлекаешься от работы?

– Я расспрашиваю тебя про Заду только потому, что это имеет отношение к тому делу, которое я сейчас расследую. Обычно я не говорю о работе, когда навещаю тебя.

– А-а, так ты навещаешь ?

– Ты меня понял.

Питерсон поднялся с дивана и поставил чашу в раковину. Эрика последовала за ним.

– Ты почти не притронулся к каше. В одном твоя мама права: тебе необходимо есть.

– Не хочу я есть.

– Надо себя заставить, Джеймс, иначе не поправишься!

– Меня все время тошнит, постоянно. Едва удается сдерживать рвоту. Все, что в рот ни положу, имеет не тот вкус. Меня так и выворачивает наружу. Каша эта на вкус как лук, вареный лук, который уже начал портиться. Не заставляй меня жрать эту тухлятину! – заорал он.

Питерсон вернулся к дивану и лег. Эрика взяла из раковины чашу, вывалила в мусорное ведро ее содержимое. Несколько минут он ворочался под одеялом, потом затих. На цыпочках передвигаясь по квартире, она помыла посуду, прибрала всюду. Проверила, есть ли лекарства в маленькой таблетнице – его доза на следующий день. Затем сварила и почистила яйца, убрала их в холодильник вместе с упаковкой вареной курицы и батоном хлеба из непросеянной муки.

Освободившись, Эрика снова подошла к дивану. Питерсон уже заснул. Она опустилась на колени подле него. Они познакомились пять лет назад при расследовании одного убийства. Тогда он производил впечатление высоченного энергичного, жизнелюбивого человека. Питерсон был шести футов ростом, но сейчас, лежа под одеялом, казался маленьким и усохшим, ноги как палки. Эрика наклонилась, поцеловала его в лоб, но он не шелохнулся.

– Прошу Тебя, Господи, помоги ему стать таким, как прежде, – пробормотала она. Потом на цыпочках вышла в коридор и покинула квартиру.

Эрика подъехала к многоквартирному дому, в котором жила. Парковка пустовала, воздух был чистый и холодный. Дома она долго стояла под горячим душем, потом, обернувшись в полотенце, прошла в гостиную, налила себе небольшой бокал вина и выдвинула ящик, где поверх стопки счетов за коммунальные услуги лежала фотография в рамке, с которой ей улыбался красивый светловолосый мужчина. На снимке он сидел в мягком кресле у окна, в которое светило солнце, оставляя блики на его волосах. Это был ее муж Марк, погибший шесть лет назад, когда группа полицейских, в которую входил и он, под ее началом проводила операцию по захвату нарколаборатории на окраине Манчестера. Информация, на основе которой проводилась операция, оказалась недостоверной, и в результате Марк погиб – наряду с еще четырьмя членами ее команды. Опасаясь, как бы ее не захлестнули чувства вины и раскаяния, Эрика надолго приникла к бокалу с вином. Прежде фото Марка стояло на комоде в ее спальне, но, когда Питерсон стал ночевать у нее, она убрала снимок в выдвижной ящик на кухне.

«Вот и Питерсон тоже последовал за мной навстречу опасности».

Эрика задвинула ящик, взяла бокал и прошла к дивану. Гостиная была опрятная, функциональная. Перед диваном и журнальным столиком стоял маленький телевизор. Только она хотела взять одну из папок с материалами дела, как на журнальном столике засигналил ее телефон. Номер на дисплее не высветился. Она ответила на звонок. В трубке раздался голос молодой женщины, в речи которой явно прослеживался акцент, свойственный кокни.

– Это Эрика Фостер?

– Да. – Эрика слышала, что на другом конце линии где-то в глубине помещения работает телевизор.

– Мне только что звонил Джеймс. Он сказал, что вы хотите со мной поговорить. Что это поможет в расследовании дела, которое вы ведете… Да, кстати, я – Зада Ромеро.

– Что он сказал вам по поводу дела?

– Немного. Что вы нашли труп, набитый кокаином. Послушайте, я не хочу говорить по телефону, но готова встретиться с вами завтра утром, в половине десятого, в кафе «Неро» в Бекенэме.

– Да, это было бы здорово.

– Джеймс сказал, что вы обычно платите за информацию.

– Так и сказал?

– Да. Сказал, что я получу две сотни. А также кофе с пирожным.

– Хорошо.

– Отлично. Тогда до встречи.

Кладя трубку, Эрика не могла сдержать улыбки.

Утром следующего дня Эрика и Зада Ромеро, как и условились, встретились в кафе «Неро» в Бекенэме. Зада оказалась хрупкой миниатюрной женщиной двадцати восьми – двадцати девяти лет с коротко остриженными прямыми темными волосами.

– По виду не скажешь, что вы из полиции. Вы больше похожи на иностранную теннисистку, – заметила она, когда Эрика вернулась к столику с кофе и пирожным. Речь у нее была четкая, с характерным выговором, присущим кокни.